Я уверен, что у нее в вещах и наша «Женщина с петухом». Ее просто не досматривали.
— Картину не так легко спрятать. И потом, они же просвечивают все вещи.
— Но она не могла вывезти картину без разрешения! — восклицал Владимир Вадимович.
— Существует дипломатический груз, — мрачно напомнил ему Вадим. — Тут хоть малахитовую вазу из Эрмитажа вывози. Никто не имеет права проверять. Кроме того, у него же было разрешение на вывоз… — он помолчал, — с прошлого раза.
— С какого такого прошлого раза? — мрачно спросил отец.
— Погоди, Володя, я тебе потом все объясню, — ответила мать. — Это разрешение действительно в течение десяти дней или месяца, я точно не знаю.
— Но это невозможно! — убежденно говорил Владимир Вадимович. — Мистер Уолш не может иметь к этому никакого отношения. Каким бы он ни был, он не станет пятнать честное имя фирмы. На откровенную кражу он не пойдет!
— Боюсь, что этого мы никогда не узнаем, — с сомнением покачала головой Нонна Анатольевна.
* * *
Вмешательство «Эгиды» настолько взбодрило органы внутренних дел, что описание картины было разослано по отделениям милиции, а в Пулково еще раз потрудились проверить таможенные декларации как мистера Уолша, так и госпожи Вороновой. Картины, совпадающей по размерам и описанию с «Женщиной с петухом» кисти художника Вадима Воронова, в них указано не было.
Впоследствии Вадим узнал, что за те несколько дней, что он провел на даче, Валерия не только спешно продала дом, но и распродала все, на что можно было быстро найти покупателя, а затем исчезла, не сказав никому ни слова.
Она испарилась, как дым. Прошло еще несколько дней, и о ней уже практически никто не вспоминал. Друзей у нее не осталось, родных она давно забыла сама. И только семья брошенного мужа вспоминала о ней, да и то не как о бывшей невестке, а как о воровке, укравшей из их дома самую дорогую для них вещь.

У тебя нет теплого платочка

Как ни ругала Ванда «Задницу», в которую вложила все свои скудные сбережения, как ни переживала за всех и вся Кристина, а жить было надо.
Стипендия в тридцать с небольшим тысяч рублей превратилась попросту в смехотворную подачку. Ванда перешла на более плотный график и теперь просиживала в ларьке у «Техноложки» сутки через двое, то есть работала на полторы ставки. Но денег катастрофически не хватало. Ушли в прошлое те времена, когда сиделец в коммерческом киоске казался богачом по сравнению с остальными слоями населения. То есть в долларовом эквиваленте зарплата Ванды даже выросла, но инфляция давно свела все на нет. Спасали Ванду оптимизм, наплевательское отношение к себе и окружающим и некая деловая жилка. Она все время ухитрялась исподтишка выставлять на продажу товар и от себя, что в действительности было запрещено хозяевами ларьков. Но не могут же хозяева караулить все свои многочисленные точки с утра до вечера. Обычно их подручные ограничивались обходом два раза в сутки — чтобы забрать выручку.
Поэтому Ванда покупала оптом товары, сходные с теми, которыми торговала от хозяев, и потихоньку вела собственный маленький бизнес, что увеличивало ее доходы почти вдвое.
Правда, левый бизнес требовал некоторых отлучек, и тогда на место матери в ларьке заступала Кристина. Она не спорила даже тогда, когда для этого ей приходилось пропускать занятия. Надо было помогать матери.
Тем более на носу была зима, и это заставляло задуматься.

Мама, мама, что мы будем делать,
Когда наступят злые холода?
У тебя нет теплого платочка,
У меня нет зимнего пальта.

Стряпая на кухне, Ванда напевала шлягер времен разрухи после гражданской войны. Однако веселая песенка отражала далеко не столь веселую действительность.
И Ванда решилась. Она достала из шкафа некий сверток.
— Надо будет выставить, — сказала она, разворачивая бумагу и извлекая на свет прекрасные лайковые перчатки. — Поймав вопросительный взгляд дочери, она спросила: — Ну как, нравится?
Кристина кивнула.
— Подарок, — улыбнулась Ванда, однако не так на-весь-мир-наплевательски, как обычно, — от одного человека. Уже два года лежат.
— А что ты не носила? — спросила Кристина.
— С чем? С ватником?
Ватником мать Кристины называла китайский пуховик бутылочного цвета, в котором проходила два года, пока весь пух и перья не опустились вниз, так что он превратился в халат с подушкой по нижнему краю. Кстати, в отличие от большинства российских граждан, которые повыкидывали свои пуховики, Ванда действительно превратила его в рабочий халат и подушку для кота, которую Барсик оценил очень высоко.
Кристина взяла перчатки в руки. Они были сделаны с любовью и могли украсить любую, самую красивую и изысканную руку. Кристина надела левую перчатку на руку. Она была, пожалуй, немного великовата, но все равно смотрелась прекрасно. Тонкая лайка облегала руку, но не стесняла движений. В таких перчатках хотелось мнить себя принцессой или блоковской Незнакомкой.
— Ладно, хватит форсить, — сказала Ванда. — Давай снимай. Продам, куплю себе хоть сапоги или ботинки на меху.
— Жалко продавать, — сказала Кристина.
— А ты считаешь, я хорошо буду смотреться в эти перчаточках и в суконных сапогах «прощай молодость»? — поинтересовалась мать. — А больше ничего не осталось. Старые сапоги — вдрызг.
Короче, судьба перчаток была решена. Ванда аккуратно разгладила их ладонями и положила в новый полиэтиленовый мешок.
— На сколько потянут? — спросила она, оценивающе разглядывая мешок с перчатками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151