А поскольку Коренга, не желая утруждать добрых людей пустой беготнёй, устроился возле самой этой двери, она и налетела не глядючи прямо на Торона. И, кажется, даже не поняла в первый миг, во что ткнулась коленками, – в такое мягкое, тёплое да пушистое.
– Ой! – пискнула она затем, глаза сделались круглые, а из рук выпала меховая безрукавка, захваченная с собой.
Коренга не стал дожидаться, пока девушка испугается по-настоящему.
– Не сердись, добрая красавица, пёсик не тронет, – заверил он поспешно. – Он ласковый у меня. И умница. И лапку даёт…
Понятливый кобель сразу протянул юной стряпухе широченную мохнатую лапу. При этом он улыбался во все сорок два зуба, как бы говоря: «Да что ты, в самом деле, сестрёнка! Никто в мыслях не держал тебе обиду чинить…»
Одноглазый и его друзья засмеялись, погодя хмыкнул даже Кухта.
Девушка не без робости приняла тяжёлую когтистую пятерню… Тут же разом перестала бояться и живо присела на корточки – почесать кобелю шею. Торон, чья голова оказалась изрядно повыше её лица, немедленно обнюхал и со вкусом облизал её пальцы, пахнувшие съестным, окончательно закрепляя знакомство. Впрочем, когда рука девушки ненароком коснулась было попонки – кобель легко отстранился.
– И на это не сердись, милая, – сказал Коренга. – Так уж приучен. Там, по зепям, добро всякое, да и деньги лежат… Никто чтобы не касался.
Она понимающе покивала, в полном восторге глядя на могучего и, оказывается, такого дружелюбного пса. Потом тряхнула рыжеватыми кудрями и словно вспомнила, зачем выбежала во двор:
– А тебе, гость желанный, чего принести-то?
– Мне, – сказал Коренга, – позволь бы отведать какой-нибудь рыбки, что любят у вас, на морском берегу, а в наших лесах не найдёшь. – И смущённо улыбнулся: – Только, сделай милость, мисочку поменьше возьми, а то кабы мне, слабосильному, не облакомиться! Ну и для пёсика если найдётся каши вчерашней… или там котёл вылизать… И если туда случайно ещё косточка какая завалится… Ты только не думай, я к тебе не за милостью, сколько скажешь, столько и заплачу!
Девчонка хихикнула так, словно они с Коренгой только что сговорились подсунуть соседским пчёлам пьяного мёду. Вскочила на резвые ножки – и унеслась обратно в хоромину, только мелькнули пятки в опрятных кожаных башмачках. Молодой венн остался опять ждать.
За время пути он успел пообвыкнуться и перестал удивляться диковинному обычаю таких вот странноприимных харчевен. Отправляясь из дому, он представлял себе большие столы и огромные мисы, из которых в очередь черпают ложками степенные гости, а стряпухи подкладывают и подливают, чтобы не скудела еда… Всё, конечно же, оказалось не так, всяк здесь сидел сам по себе и хлебал своё, и вареи несли каждому разное, кто чего пожелал.
И есть таким образом, пробуя новую пищу, было удивительно и занятно. И было бы совсем хорошо, если бы живот Коренги умел справиться со всем, что поглощали уста.
Снова бухнула дверь. Он вскинул глаза, ожидая увидеть стряпуху, даже успел рассудить про себя, что больно уж скоро она ворочбется. Но увидел совсем не стряпуху. Во дворик, сдувая пену с большой кружки пива, вышел дородный сольвенн. Тот самый, которого обчистили на торгу. Кажется, после нерадостного происшествия он надумал утешиться доброй едой, до которой выглядел несомненным охотником, и в ещё большей степени – выпивкой. И, вспотев за столом, вышел с последней кружкой наружу.
Коренга окончательно понял, что устроился не на месте, потому что галирадец, как и девчонка, тоже не смотрел ни под ноги, ни по сторонам, и, смачно дунув – а как же иначе! – сшиб толстый клок пены прямо на морду Торону.
Пёс мигом вскочил и, фыркнув, отпрыгнул, мужчина же от неожиданности шарахнулся так, что пиво из кружки выплеснулось ему на нарядную суконную свиту. Сольвенн принялся ругаться, вытирая и отряхивая одежду. Потом огляделся и сразу определил, кто был во всём виноват.
Коренга уже открывал рот, чтобы извиниться за неуклюжесть, за то, что попал доброму человеку под ноги… не успел.
– Ты!.. – взревел сольвенн. – Чтобы я сей же миг тебя тут не видал! И блохастого твоего! А ну, вон отсюда пошёл!
И вконец расплескал кружку, размашисто указав на распахнутые ворота. За воротами, привлечённые криком, начади останавливаться люди.
– Ох, прости, государь кнес, не признал я тебя. – Коренга, как мог, согнулся в поклоне, шаркнув рукой по опрятно выметенным горбылям. – В лесу живём, лица твоего светлого не видали…
– Чего? – изумился галирадец. – Какой-какой я тебе кнес?..
Во дворе и на улице начали понемногу смеяться.
– Ну не кнесинка же, – смиренно ответствовал Коренга. – А то кто, кроме кнеса да кнесинки, в этом городе решает, кому где ходить, не ходить?
– Да я… – Побагровевший от крика сольвенн сделался вовсе свекольным. Он даже сделал шаг, но Торон уже стоял между ним и хозяином. Стоял молча, не щерился и не рычал, лишь чуть подрагивали чёрные губы да в глазах тлел огонёк. Пришлось гневливому горожанину ограничиться тяжкими речами: – Понаехало вас тут… всяких! С ворами на торгу сговариваетесь! Один, значит, мошну с пояса режет, а другой собаку вслед пустить отказывается?
Коренга хотел было съязвить, поинтересовавшись, с каких это пор в торговом Галираде не рады приезжим, а стало быть, их товару и деньгам… не сказал и правильно сделал. Он выразился иначе:
– Прости, господин мой, но если бы у тебя птица шапку с головы унесла, я и с ней в сговоре был бы?
Любопытного народу в воротах собралось уже предостаточно, а из двери харчевни выглянул вышибала. И сразу стало понятно, что хлеб он свой не даром жевал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17