— И хватит болтать языком. Этот островок заливает во время прилива…У обоих были боевые топоры, широкие, с лезвиями-полумесяцами — страшное оружие в умелых руках. Горе прозевавшему один-единственный удар. Второго не понадобится. Неудачника не спасет ни окованный щит, ни шлем с наглазниками, ни железные пластинки, нашитые на толстую кожаную броню… Ни даже кольчуга, купленная на торгу за звонкое серебро!Они долго кружились, подобно танцорам, сошедшимся в грозной медлительной пляске.Соти ждал удобного момента, чтобы ударить.Хельги ждал, когда Соти надоест ждать.Нет противника страшнее, чем берсерк, но боевое бешенство лишает его терпения и осторожности. Люди увидели, как Соти вдруг отшвырнул свой щит и ринулся вперед, взревев, точно потревоженный в берлоге медведь. Его секира взмыла над головой, занесенная обеими руками. Может быть, он уже предвкушал, как станет хвастаться победой и рассказывать, что соперника унесли рассеченного пополам.Хельги легко ушел от удара, и остальное свершилось стремительно. Земля выскочила у Соти из-под ног. И он рухнул во весь рост, выронив топор…С его драккара послышался слитный яростный крик. Хельги невозмутимо подобрал чужое оружие, стащил с поверженного волчью куртку и без большой спешки пошел к черному кораблю, стоявшему у мели.Халльгрим смотрел на него с осуждением. Младший брат не потрудился хотя бы завалить убитого камнями, и это было недостойно. Но когда люди Волка подбежали к своему предводителю, все увидели, что рыть могилу было еще рано.Соти молча корчился на мокрых камнях, сжимая огромными ладонями свое левое бедро. Крови не было. Хельги ударил его обухом, а не острием.— Почему ты его не убил? — спросил Халльгрим, когда понял, что произошло. Хельги ответил весело:— Можешь, если хочешь, пойти сделать это за меня. Я, помнится, обещал не рубить ему голову, а только дернуть за хвост. К тому же мне действительно понравилась его куртка, было бы жалко ее пачкать…А немного позже, когда открытое море уже вовсю раскачивало шедший под парусом корабль, премудрый Олав кормщик сказал так:— Иногда для того, чтобы пощадить врага, надо больше смелости, чем для того, чтобы его убить.И многие решили, что он был прав. Как бы то ни было, волчью куртку Хельги со временем стал считать счастливой. Ему непременно везло, когда он ее надевал.А Видга — тот чувствовал себя отомщенным. Ведь Хельги победил на поединке в тех самых местах, где ему пришлось вытерпеть столько обид. И кому какое дело, что Соти был чужаком тем и другим!Это случилось за три зимы до того, как Хельги суждено было ослепнуть. Но Богини Судьбы неразговорчивы и не открывают своих тайн прежде времени. И потому веселье царило под парусом корабля, шедшего в Торсфиорд…За синими реками, за дремучими лесами — как же далека была она теперь, родная земля!Родная земля — милая, ласковая. Там пушистым мехом ложилась под ноги теплая мурава — не наколешься, хоть день-деньской бегай по ней босиком. А у речки встречал желтый песок, то прохладный и влажный, то жаркий, разогретый щедрым полуденным солнцем… Хватало, конечно, и камней: не зря же прозывался город Кременец. Но даже эти камни, казалось теперь, были не так черны, не так жестки, не так неприветливы.Дома всякое новое утро рождалось с улыбкой на устах — чтобы проплыть над землей погожим летним деньком, а потом ненадолго угаснуть, тихо вызолотив полнеба…Ибо это была родная земля.Но даже если моросящий дождь ткал свою хмурую пелену, и плывущие тучи цепляли висячими космами макушки деревьев, и где-то выше туч раскалывал небеса воинственный гром, — все равно не было на свете ничего милей и прекрасней.Ибо это была родная земля…Звениславка летала туда каждую ночь во сне. Полетела бы и наяву, если бы умела обернуться птицей. Ведуны, принимая чужое обличье, ударялись, сказывали, оземь… и попробовать бы, да не поможет, не одарит крыльями чужая земля.В Халогаланде властвовал камень.Тяжелые черные утесы нависали над фиордом, и весной первоцветы возникали словно бы прямо из скалы. Быстрые ручьи срывались с отвесной крутизны и падали навстречу соленой морской воде, шумно и звонко разлетаясь тысячами брызг.Наверх вели тропинки, проложенные людьми и скотом. Доблестен тот, у кого хватит дыхания без остановок взобраться наверх. Зимой выпадали обильные снега, и молодые парни, состязаясь друг с другом в ловкости и отваге, носились по этим кручам на лыжах. Держали при этом в руках чаши с водой. И осмеивали того, кто проливал.Наверху, над фиордом, лежало горное пастбище — сечр-Туда отгоняли коров, когда они стравливали нижние луга. Горное пастбище было альменнингом — им сообща владел весь фиорд. Плохо придется хозяину, который вздумает выгородить себе кусок лужайки. Или просто прогнать соседских коров, сберегая лакомую траву для своих!Так гласил закон тинга — здешняя Правда.А еще над береговыми утесами стеной стояли леса — зеленый плащ на каменных плечах гор… Еловые чащобы и целые дружины серо-розовых сосен, где, наверное, в несметном количестве родились боровики.В лесу собирали ягоды и били дичь. Лес давал дерево на постройку кораблей и домов. И лес тоже называли альменнингом.А еще выше обнаженный камень сбрасывал с себя последние покровы зелени и устремлялся к небу сияющими пиками неприступных вершин… Иные горы обрывались отвесными стенами прямо в фиорд. Высоко-высоко над Сэхеймом даже летом сверкали белые снежники и цвели, говорили, невиданной красоты цветы.Все эти горы были когда-то чудовищным полчищем великанов, воздвигавших рать против Богов. Но молот-молния по пояс вколотил их в землю, обратил в мертвые камни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25