В это время к воинам подошли два раба, несшие большую корзину. Из корзины вкусно пахло съестным. Друмба оставила побратимов угощаться лакомствами, припасенными со вчерашнего пира, и вышла на берег.
Здесь, на некотором расстоянии от крепости, у нее было любимое место: небольшая бухточка с полумесяцем чистого песчаного берега. Утром сюда щедро заглядывало солнце, и песок рано делался теплым — одно удовольствие кувыркаться и скакать по нему босиком, совершая воинские упражнения. А жарким днем солнечные лучи путались в пушистых вершинах сосен, росших за полоской песка, и бросали кружевную тень в мелкую прозрачную воду.
Выйдя сюда, Друмба сложила наземь копье и ножны с мечом, сбросила с ног башмаки и затеяла обычную пляску, дарующую гибкость суставам. Попозже, намахавшись оружием, она вовсе скинет одежду и бросится в воду, смывая обильный пот. До сих пор никто не тревожил ее ни за воинским правилом, ни во время купания.
До сих пор — но не в этот раз!.. Едва она завершила тычки копьем и простые удары и собралась перейти к сложным уверткам и отмашкам от невидимого врага, как недреманное чутье, более тонкое, чем обоняние или слух, поведало ей о присутствии постороннего. Еще ничего не успев увидеть, девушка кошачьим прыжком отлетела прочь и замерла у края воды, держа меч наготове.
Человек стоял под ближними соснами и смотрел на нее, и Друмба с неудовольствием отметила, что он подобрался к ней очень близко. Ближе, чем другим людям до сих пор удавалось. Она даже подумала, что, должно быть, стареет. Как-никак, прожила на свете двадцать шесть зим. Не молоденькая.
Друмба ждала, что станет делать незнакомец, но он никакой враждебности не проявлял. Девушка присмотрелась: это был рослый и крепкий мужчина, одетый так, как принято было у вендов. Вся его одежда казалась потрепанной и потертой, а половину лица скрывала плотная кожаная повязка, промокшая у переносицы: Друмба заметила край длинного рубца, тянувшегося из-под повязки на подбородок, и поняла: человек прятал уродство.
Он вдруг сказал ей:
Стройной ели злата —
Видели то люди —
На заре не спится,
Гордой, под мехами.
Меч она подъемлет —
Серебром украшен
Черен рыбы шлемов —
И спешит на берег…
Девушка настолько не ожидала от него ничего подобного, что некоторое время просто молчала. Потом убрала за ухо попавшую на глаза прядь и, усмехнувшись, ответила:
— А у тебя для вендского оборванца язык неплохо подвешен.
Мужчина не остался в долгу:
— Не сильно ты ошиблась, назвав меня вендом, но в остальном, что ты сказала, правды немного. И как получилось, что ты служишь жене Хрольва ярла, но твоя хозяйка до сих пор не вразумила тебя учтивой беседе?
— Я служу вещей Гуннхильд не ради учтивых бесед, а ради того, чтобы никто неучтивый не посмел к ней приблизиться. И не сын служанки станет меня поучать, как с кем следует разговаривать!
Одноглазый не спеша завел правую руку за плечо.
— Может, и у меня сыщется друг, который не откажется за меня замолвить словечко…
Друмба с невольным любопытством следила за его действиями… Она была опытна и проворна с мечом, но следующее движение мужчина совершил с такой быстротой, что она его почти не увидела. Только вспышку солнечного света, спустя миг обернувшуюся стальным клинком длиннее вытянутой руки. У Друмбы у самой был очень неплохой меч, но такого, как этот, она никогда еще не видала. По всему лезвию от кончика до рукояти тянулись многократно повторенные клубки, гроздья и пряди буро-серебряного узора. Кузнец, сотворивший этот меч, выковал его уж точно не из сплетения металлических прутьев, как тот, что принадлежал Друмбе. А вот рукоять у него была почти ничем не украшена — так, обычное серебро. Пока в ножнах, и не догадаешься о драгоценном клинке. Да и ножны — за спиной, скрытые под мешковатым плащом…
Человек, владеющий подобным оружием, сразу начинает казаться куда более значительным, чем без него. Опять-таки и сыном служанки называть его более не хотелось. Друмбе было достаточно посмотреть на то, как он выхватил меч, чтобы понять: перед нею воин, и равных ему найдется немного. Ну и что с того, что он небогато одет, а из-под повязки выползает на челюсть уродливый шрам. Важно то, что повторить такой вот замах Друмба, например, не сумела бы. И мало кому из тех, кого она знала, это удалось бы. Разве что Рагнару в молодости. А из нынешних — Хрольву. Она отчетливо сознавала: первым и единственным своим движением венд мог запросто смахнуть ей голову, если бы захотел. Но ведь не захотел. Воительница заставила себя побороть ревность, вползшую в сердце. Не гордись, что силен — встретишь более сильного. Она медленно подняла меч и негромко звякнула острием по острию. При желании это можно было истолковать как вызов. А можно было и не истолковывать. Она сказала:
— Он у тебя еще и комок шерсти, плывущей по воде, режет небось, как меч Гнев, что когда-то выковал себе Сигурд?
Одноглазый неожиданно улыбнулся:
— Да где же я тебе здесь непряденой шерсти найду?..
Если Друмба еще понимала что-нибудь в людях, улыбался он редко. Кожа на лице не складывалась привычными морщинками, а та его часть, что пряталась под куском ткани, должно быть, не шевелилась вообще. Поддавшись невольному побуждению, девушка выдернула у себя несколько волосков и бросила в воду:
— Покажешь, на что он способен?
Венд шагнул к краю берега и опустил кончик меча в мелкие волны, где колебались над светлым песком длинные золотистые нити. Спустя некоторое время и он, и Друмба стали смеяться. Здесь не было течения, а еле заметный прибой никак не хотел нести спутанную прядку на блестящее острие — то и дело бросал мимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21