Старше седоголового Рюрика и подавно старше молодого Вадима. Сувор, однако, видел, как зорко блестели его глаза из-под белых бровей. Уж точно не упускал ни одного слова на своем северном языке, а может, и словенскую речь разумел. С него станется…
Подле Сувора сидел Рагнаров боярин — Хрольв ярл. Рулав, как его называли словене. Хрольв и Сувор были похожи. Оба понимали где что, когда доходило до сражения и охоты. Сувор вот уже второй вечер пировал с ярлом «в блюде», то есть сидя локтем к локтю, и скрепя сердце вынужден был признать, что датчанин ему, пожалуй, даже нравился. Если боярин еще не перестал понимать в людях, от Хрольва можно было не ждать в спину копья. О прошлом годе сошлись ратиться в море Нево, у выхода в Устье, — и ратились честно, до победы и смерти. А вот теперь сели пировать и беседовать, и отчаянный Хрольв рад принимать вчерашних врагов как гостей.
Даже псы — его гладкошерстный, вислоухий Дигральди, казавшийся Сувору голым, и Суворов мохнатый Волчок, — успели для начала подраться, а после обнюхаться и как бы договориться о том, что будут по необходимости друг друга терпеть. Теперь они вместе бродили под столами. Сувор время от времени обнаруживал у себя на коленях знакомую лобастую голову и неизменно встречал вопросительный взгляд карих глаз: все в порядке, хозяин?.. Дигральди, прозванный так за обжорство, беспечно валялся под ногами у Хрольва, грызя кость.
— …Нам же, послам княжьим, велено спросить тебя, мудрый конунг: помнишь, сколько до немирья великого лодий ходило туда и назад по морю Варяжскому? — говорил Твердислав. — Как приезжали со своими товарами гости греческие, хазарские и из тех стран далее за хазарами, что вы называете Серкландом?
Рагнар, конечно, помнил. Сувор видел, как медленно кивнула серебряная голова. Старый викинг наверняка смекнул с первого слова, что ему собирались предложить мир, и ждал обычного в таких случаях торга. Сувор подумал о том, что вот тут ему, пожалуй, с Твердятушкой действительно не равняться. Этот — великомудрых речей мастер. И с юности таков был. Знал, к кому какими словами мосты мостить… какими строгое девичье сердечко растапливать…
— Хорошо говорит твой ярл, — сказал Сувору Хрольв. — Пожалуй что и замирится с Рагнаром, как хочет ваш конунг.
Сувор, чтобы не сглазить, коснулся рукой обушка ножа, которым отрезал себе рыбы, и на всякий случай ничего не стал говорить о возможности замирения. Но с похвалой Твердиславу согласился:
— Правда твоя. Красно говорит.
Хрольв засмеялся:
— Почему у вас в Гардарики принято так хвалить? Следует ли называть красивое красным?
Боярин слегка растерялся, ища слова для ответа, и, как всегда в таких случаях, сурово свел брови.
— Вот ваши «красные девки», — беспечно продолжал Хрольв. — Так и видишь толстощекую, краснолицую, загорелую и веснушчатую от солнца! Разве этого желает мужчина? Подобная внешность приличествует служанке, пасущей свиней, а не госпоже, чей муж рад облекать золотом ее красоту. То ли дело наши «белоснежные девы», светлобровые, снежнорукие, в чуть заметном румянце… А на северных островах есть растение, до того белое, что равняют его с ресницами Бальдра, лучшего из богов!
Сувор на это едва не ответил ему, что, по его наблюдениям, словенские девки еще не были нежеланны ни для кого из датчан. А если и были, то, значит, у датчан глаза не на том месте приделаны. И вообще, вольно было Хрольву охаивать молодых ладожанок, коли господин Рюрик не допускал к городу ни единого датского корабля… А уж белобровые, с белыми поросячьими ресницами, — тьфу!.. И кабы не пришлось Сувору пожалеть о столь резких словах — но тут на него обратила ясные слепые глаза Гуннхильд, сидевшая по левую руку от мужа.
— Никто не хочет обидеть гардских женщин, ярл, — с улыбкой сказала она. — Не сердись. У нас принято шутить на пирах, поддразнивая и побуждая отвечать шуткой на шутку. Это всего лишь забава, веселящая храбрецов.
Хрольв обнял жену, притягивая к себе, и захохотал так, что оглянулись даже слушавшие Твердислава.
— Я как раз собирался поспорить с твоим супругом о красоте и достоинствах женщин, славная дочь конунга, — проговорил Сувор подумав. — Но потом мне случилось посмотреть на тебя и на ту, что хранит твой покой в отсутствие мужа, и я понял, что ярла не переубедишь.
Ответ понравился. Хрольв сам придвинул Сувору блюдо с копченой треской и подозвал слугу, ведя налить «гардскому ярлу» еще пива.
Сувор снова стал слушать боярина Твердислава. Он, собственно, знал, что именно устами Пенька предлагали Рагнару князья, но все равно слушал очень внимательно. Мало ли, упустит что-то Твердята, так успеть подсказать…
Твердислав не упустил ничего. Постоянное немирье, говорил он, перекрыло дорогу купцам; воины, понятно, радеют о другом, у них на уме слава, а не серебро, но ратной славы и Рагнар, и Вадим с Рюриком себе добыли уже достаточно, и никто не заподозрит их в неумении побеждать, если заключат они между собой мир, а придет охота мечами о шеломы позвенеть, новой чести ища, — станут обращать помыслы свои на иных врагов. Благо чего-чего, а врагов и у конунга, и у князей в полном достатке, хватит еще детям и внукам. А гостей торговых, богатых, чем сразу шкурку снимать, лучше стричь помалу и так, чтобы никому не было обидно, ни Рагнару, ни Вадиму. Купцу главное что? Безопасно довезти свой товар и продать его на хорошем торгу. А стало быть, тому, кто даст защиту в пути, купец с охотой заплатит. Ему это выгоднее, чем свою оружную ватагу держать. Да и не совладает ватага, коли насядет хотя бы один корабль… даже не самого Рагнара, а витязя его, Хрольва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21