– Я… – Пуришкевич потер виски, будто пытался вспомнить. – В среду больница закрыта для посещений. Значит, днем я ходил в библиотеку, а потом поехал на дачу.– Где находится ваша дача?– На станции Школьная.– Но опознать эту женщину вы не можете. А ведь это ваша соседка по дачному поселку. Вы могли видеть ее на станции, в магазине, на улице.– Не помню, – беспомощно повторил Глеб. «Какой же он малахольный, – подумал Самарин. – Трус, тряпка. Так испугался за свою шкуру, что вот-вот в штаны наложит».– Итак. двадцать второго октября вы ездили на дачу, расположенную на станции Школьная. В котором часу вы возвращались?– Вечером. Это была предпоследняя электричка… Кажется, гдовская… Я мог поехать на последней, но, знаете, сейчас так часто бывают отмены, что я, решил подстраховаться.– Цель вашей поездки?– Надо было взять варенье, мама просила. Она лежит в больнице. Потом она хотела, чтобы я проверил, как работает АГВ, мы обычно включаем так, чтобы в доме был небольшой плюс.«Мама просила, мама хотела… Маменькин сынок!»– В каком вагоне вы ехали?– Где-то в середине, точнее не могу сказать.– И вы всегда садитесь в середину?– Нет чаше стараюсь ближе к началу – я выхожу на Цветочной и иду пешком до «Электросилы». Но было поздно, холодно…."Марина села в последний вагон, – пронеслось в голове Дмитрия, – если бы она ехала домой, на Фурштатскую, ей было бы выгоднее сесть в начало поезда.Значит, домой она не собиралась. Ехала к родителям на Московский проспект".– Когда вернулись домой? – задал он следующий вопрос.– Около двенадцати, наверно, – пожал плечам! Пуришкевич, – пока сел в метро, пока дошел…– Что на вас было надето?– Да что и сейчас.«Все по показаниям свидетелей: темная куртка, шапка…»– В руках что?– Сумка с овощами, я патиссоны вез… Портфель… Туда я банки с вареньем сложил.«А также запасные брюки, на тот случай если эти испачкаются. И вероятно, железнодорожный ключ».– Кто может подтвердить факт вашего возвращения домой в указанное время?Задержанный задумался.– Никто, – обреченно ответил он наконец. – Мама в больнице, я уже говорил.Так что никто.«Маменькин сынок. Малахольная тряпка! Патиссоны вез! Какая же сволочь! С ним все ясно – нереализованные сексуальные потребности. Возможно, подспудная ненависть к матери, переродившаяся в ненависть ко всем женщинам вообще… Вот бы ее и резал, свою старую каргу».Пуришкевич поднял глаза и сразу опустил. "В глаза смотреть не может.Слизняк!" Если полчаса назад он даже немного волновался перед встречей с убийцей, то теперь этот человек не вызывал в Самарине ничего, кроме презрения.Пуришкевич как будто прочел мысли следователя. Он затравленно взглянул на него, обхватил голову руками и пробормотал:– Это какой-то бред…– Вы подозреваетесь в убийстве Марины Сорокиной, происшедшем поздно вечером двадцать второго октября в электричке Гдов – Санкт-Петербург.Задержанный судорожно сглотнул.– Я… – хрипло произнес он наконец. – Этого… не может быть…В кабинете повисло напряженное молчание. Задержанный тяжело дышал, как выброшенная; на берег рыба.– Я не убивал. Я не убивал! Гражданин следователь, я не убивал! – Он снова взглянул на Самарина и прошептал:– Вы мне не верите, я вижу. Но я… Я не убивал…– Факты свидетельствуют против вас, Глеб Сергеевич. Посудите сами. Марина Александровна Сорокина села на электричку Гдов – Санкт-Петербург на станции Школьная. В ту самую предпоследнюю электричку, что и вы. Она села в последний вагон, где к ней подошел мужчина. С ним она вышла в тамбур, а затем далее, в кабину машиниста. Там она была убита. К счастью, нашлись свидетели. С их помощью мы составили фоторобот, который был разослан всем отделениям транспортной милиции города и области. На станции Школьная вас по нему опознали.Пуришкевич опустил голову.– Пока обвинение вам не предъявлено и вы не считаетесь обвиняемым, – продолжал следователь, – пока вы – подозреваемый, и мы имеем право задержать вас.– Задержать… – повторил Глеб. – Я должен в больницу…«Собирается под невменяемого косить? Не так уж прост, оказывается…»– Мама будет волноваться… Вы разрешите ей позвонить…– У вас право одного звонка, – сурово ответил Дмитрий. – Это не я, а уголовно-процессуальный кодекс. – Он вышел в коридор и позвал сержантов:– Уведите.– Здравствуйте, Николай Степанович, мы вас отпускаем.Гринько стоял посреди следовательского кабинета и мрачно смотрел на Самарина.– Но, – продолжал Дмитрий, – вы должны дать подписку о невыезде. И по первому требованию, по первому моему звонку вы являетесь в следственный отдел транспортной прокуратуры. Вам понятно?Гринько молча кивнул.– И все-таки на прощание я хочу вам задать один вопрос. Когда мы с вами разговаривали в прошлый раз, вы мне сказали о себе: «Темная личность. Что-то хотел скрыть – то ли труп, то ли краденое. Или и то и другое…» Это ведь не ваши слова, так, Николай Степанович?– Мои. – Это было первое слово, которое произнес путевой обходчик.– Ну, значит, мы с вами мыслим одними и теми же словами, – усмехнулся Самарин, – потому что так сказал я, разговаривая с капитаном Жебровым. Вы с ним знакомы?– Нет, – отрезал Гринько.– Вот как? – поднял брови Самарин.– С говном не знакомлюсь, – отрезал Гринько.– Я вас не понимаю. – Самарин был поставлен в тупик. – Вы противоречите сами себе, Николай Степанович. Вы с ним не знакомы – и в то же время твердо знаете, что он плохой человек, так скажем.– Допустим, я знаю, что Чубайс – говно, – пожал плечами обходчик. – Это же не значит, что я с ним обязательно знаком лично.– Ну, капитан Жебров не такая важная фигура. Вам кто-то рассказывал о нем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127