И почему вдруг сами собой сгорают дома путевых обходчиков? Говорить не правду не в ваших интересах: статья о поджоге – долгий срок.– Я свой дом не поджигал, и прятать мне там было нечего, – холодно сказал Гринько, вынул «Беломорканал» и закурил. Он явно был задет. Но чем? Попал ли Самарин в точку или как раз наоборот?– В общем, так, – сказал наконец Гринько, – вы можете думать что хотите. Я свой дом не поджигал. И никто не поджигал. Больше ничего не знаю.– Хорошо. Тогда подпишите соответствующий протокол. Между прочим, ваш дом – официально имущество Ладожской железной дороги, поэтому обстоятельства, при которых сгорела государственная собственность, будут рассматриваться досконально.Самарин закончил писать протокол и подвинул бумагу Гринько:– Вот здесь: «С моих слов записано верно». Число и подпись. Спасибо, – сухо сказал он, пряча подписанный протокол в прозрачную папку. – Нам вами еще придется встретиться, и, может быть, не один раз.Гринько только пожал плечами и не двинулся с места, чтобы проводить гостя.– До свидания, – сказал он.– До свидания, – ответил Дмитрий. В дверях он остановился и оглянулся на мрачно курившего Гринько:– А на «Беломор» вы только сейчас перешли, Николай Степанович? Пожар-то, по вашим словам, от какой-то «американской отравы» произошел.Гринько посмотрел на следователя с ненавистью:– Кончился «Беломор», а приятель забыл этот… «Кэмел».– Значит, у вас накануне был приятель? И кто, интересно? Вы об этом не упоминали.– Не накануне, – процедил Гринько. – А раньше, летом еще. А сигареты лежали. Я их и не трогал, пока «Беломор» не кончился.– Ну что ж, вопросов больше нет.Дмитрий вышел на крыльцо, где его терпеливо дожидался Чак.– Сейчас еще выясним один небольшой вопрос, и домой, – сказал ему Самарин.Они зашагали вдоль дороги, заглядывая во дворы. Навстречу, как назло, никто не попадался. Дворы были пусты, не видно было прохожих и на улице.Самарин уже подумывал, не зайти ли в первый попавшийся дом, но вдруг Чак дернул. Дмитрий оглянулся и увидел в глубине одного из дворов пожилого мужчину в черном полушубке.Дмитрий подождал, когда старик подойдет к дому, и громко поприветствовал его:– Здравствуйте.– Здравствуйте, – отозвался старик. Разговор ни о чем состоялся, и теперь было проще перейти к расспросам:– Сам-то здешний, отец?– Ну, здешний, – ответил мужик, – и родился здесь. А вам какой такой интерес?– Да вот я тут нашел вещь одну, думал, может, ваша? – спросил Дмитрий, вынимая из мешка канистру.Мужик насупил брови.– Моя, – признался он. – Несколько дней назад пропала, я уж обыскался. Всю жизнь в сарае стояла, и бензин в ней был, литров семь-восемь. У меня машины нету, но бензин нужен бывает, вот и держал. А тут как сквозь землю провалилась.Ну спасибо вам, вернули.– Она пустая.– Ясное дело! – Мужик махнул рукой. – Это пацаны, твою мать. На своих мотоциклетках гоняют! Ладно, бензин стибрили, так на хрена-то канистру бросать!У кого вы ее забрали?– Нашел. В двенадцати километрах отсюда, в кустах недалеко от сгоревшего дома обходчика Гринько.– Пустая? – только и сказал старик. – Там же литров семь было…– Пустая, – эхом отозвался Дмитрий. – Я следователь из Петербурга. – Он вынул документы. – Самарин Дмитрий Евгеньевич. Раз вы опознали канистру как свою, давайте поговорим. – И, видя, что собеседник до сих пор не может прийти в себя, подсказал:– В дом пройдемте. Собак нет у вас? Видите, со мной спутник.– Нету, нету у нас собаки. Проходите.Мужичок так рванул к дому, что Дмитрий с Чаком перешли на рысь. Они были уже у самого крыльца, когда дверь дома приоткрылась и в щели показалось лицо молодой женщины. Она полоснула взглядом по Самарину и его собаке, после чего дверь захлопнулась так же внезапно, как и открылась.Устроились в горнице – большой чистой комнате, одну стену которой занимал гигантский плюшевый ковер с изображением знойной испанской ночи.– Что ж, познакомимся, – предложил Дмитрий.– Да-да, конечно. Коржавин Леонид Пантелеймонович. – Мужичок, оказавшийся вблизи моложе, приподнялся на стуле и позвал:– Алешка! Аля! Альбина! Альбина, твою мать!Никто не откликнулся. Коржавин повторил свои призывы от «Алешки» до «Альбины, твою мать», но в конце концов поднялся и подошел к двери:– Альбина! Или ты идешь, или я… Он не договорил, потому что прямо перед ним выросла та самая черноглазая молодая женщина, которую Самарин заметил, подходя к дому.– Что, папа? – спросила она спокойно, как будто явилась по его первому зову.– Чайку сделай нам. Человек из самого Питера приехал, устал. И покушать чего-нибудь, ну понимаешь.Альбина стояла и через плечо отца в упор смотрела на Дмитрия. Ему стало не по себе под пристальным взглядом ее черных глаз.– Чайку? – быстро спросила она. – Или чего-нибудь покрепче?– Да что ты в самом деле! – прикрикнул отец, хотя было видно, что он подкаблучник своей характерной дочки. – Неси, я сказал.– Значит, так, – обстоятельно начал он, когда Альбина поставила перед каждым из них по большой кружке крепкого чая. – Вы варенье-то берите, не стесняйтесь. Значит, про эту канистру. Она у меня в сарае стояла, прямо у входа, слева по стенке. И дней пять назад, то есть нет, какое пять, недели две, а то месяц, наверно, хватился я – нету. Вот и весь сказ, собственно говоря.– А кто в деревне мог знать о том, что у вас хранится эта канистра с бензином?– Да кто угодно мог знать! Кто заходил ко мне в сарай, тот и знал. А по соседству-то каждый может зайти, мало ли кому чего надо.– Ладно, – кивнул Дмитрий, чувствуя, что эта ниточка обрывается. – Тогда еще один вопрос. Вы хорошо знаете Гринько?– Клаву, то есть Клавдию Ивановну?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127