Обоих хозяин-боярин когда-то купил здесь же, на шумном ладож
ском торгу, пожалев заморенных тощих мальцов. Привел домой, приодел, за ст
ол посадил кашу есть подле себя… И вырастил румяных, смешливых нравом па
рней Ц двору подпора, а понадобится, и защита. Особенно же нынче, когда са
м надежа-хозяин далеко и надолго отлучился из дому для ратного дела, да и
задержался что-то, запропал, будто перелетная птица, жестокой бурей унес
енная с верного пути.
Ждала мужа боярыня, ждала Всеславушка Ц дочка любимая. Ждали Ц вот-вот в
ернется кормилец с остатками замиренного Вадимова войска, с полоном, кот
орый Ц все это видели Ц князь Рюрик велел безо всякого выкупа отпускат
ь по домам… Лучше прежнего зажили бы!
Но все медлил, все не торопился в Ладогу боярин, и Всеслава с матерью терял
и сон и покой. Боялись отлучиться со двора, на всякий шорох бросались к две
рям Ц вот уже сходит с коня, сейчас стукнет в ворота…
Однако нынче в этом доме день был совсем особенный Ц нынче здесь пекли к
оровай.
Так уж оно повелось с незапамятно старых времен, с тех еще, когда небо и со
лнце разговаривали на человеческом языке: при всяком большом начинании
класть требу Богам. Да и как не поклониться Перуну, животворящему поле те
плыми грозами, а с ним Яриле, дарующему всхожесть семенам и потомство все
м тварям живущим! Как не дать сыра и ухи Огню Сварожичу, хлеб пекущему, дом
согревающему, зверя лесного прочь отгоняющему!
Если же дело затевается непростое и желают люди вернее привлечь к тому д
елу милость Богов, Ц выбирают бурушку в стаде и режут ее под святым дерев
ом, а потом едят всем родом на жертвенном пиру. А череп с рогами вешают на о
граду святилища Ц в напоминание Даждьбогу с Макошью и еще затем, чтобы б
ежала этого места всякая скотья болезнь…
Доблестны и грозны небесные князья Ц словенские Боги. Но тем-то славен с
правный князь, что никогда не станет до черного волоса обирать живущего
у него под рукой, не отнимет последнего припаса. Не враги ведь Ц своя кров
ь, та самая, которую при злой нужде кликнет князь с собою в бранный поход, т
а, что вместе с ним заслонит землю от врага!
Потому-то и не сердятся Боги, когда люди подносят им вместо рогатой коров
ы рогатый хлеб-коровушку Ц коровай. А что! Какая жертва Богам радостней,
в какой крепче священная сила Ц это как еще поглядеть. Скинь с лавки одея
льце соболье Ц и ничего, спать можно, хотя пожестче покажется. А выдерни б
ревно из стены Ц и весь дом на стороны раскатится! Без мяса поясок туже за
тянешь и как-нибудь перебьешься, а без хлебушка, пожалуй, быстренько ноги
-то протянешь.
Боги Ц оком не скорбные, все им ведомо, все различают Ц от сердца положен
о или от жира-достатка, грех загладить…
Так-то вот.

Нет большего дела, чем рождение человека, смерть или свадьба…
Мягкое тесто нежилось на чистом столе, принимало в себя молоко и муку, доб
рело, становилось совсем живьем. Скоро его закутают и уберут в тепло Ц по
дходить, распухать, изнемогать в ожидании печного жара.
Лепить коровай по обычаю помогали две женщины-соседки, у которых еще жив
ы были старики родители, а первые дети удались мальчишками. Такие помощн
ицы Ц молодой на счастье. Трудилась у стола и сама Всеслава, месила, прихл
опывала, ловкими пальцами пускала по макушке коровая сплетенные веточк
и и цветы. И улыбалась задумчивой улыбкой, ибо не идет на ум ничто худое и с
кверное, когда живет под руками, обретает дыхание будущий хлеб…
Мать, страдая, наблюдала за ней из угла.
Ц Ждет печь коровая, ждет невеста жениха, Ц проговаривали помощницы, и
боярыня прижимала ко рту кулачок. Протопленная каменка дышала жаром; кор
овай подняли в шесть уверенных рук, трижды передали под ним друг другу кр
ужку пенистой браги, по очереди отхлебывая маленькие глотки. Утвердили,
накрыли, обложили горячим угольем… Славный поднимется хлебушек, выйдет
пышный да румяный, с крепкими рожками и мягким легким нутром, а уж духу Ц
из избы во двор, а со двора на всю широкую улицу!
Отведав угощения, соседки поблагодарили и ушли, и тут-то боярыня обняла д
очь, заплакала в голос:
Ц Отец твой вернется, как перед ним встану? Не уберегла, скажет, утушки ма
лой, отдала белую лебедь ворону несытому, коршуну кривоклювому…
От каменки уже явственно веяло печеным, и добрый запах впервые говорил б
оярыне о неотвратимом и страшном, вплотную надвинувшемся на дом… У Всесл
авы тоже дрогнули губы, всхлипнула, прижалась, стала гладить мать по плеч
у:
Ц Ратша добрый ко мне… он любить меня станет… и отца!
Кого уговаривала Ц непонятно: не то мать, не то себя саму. А что еще станеш
ь тут делать, если сватается первый Рюриков гридень; а сватом, того гляди,
нагрянет сам Ждан-воевода, а домостройничают-то Ц боярыня хворая да доч
ка молоденькая, а вся храбрая оборона Ц двое рабов!..
Ц Добрый, добрый! Ц причитала мать. Ц Добрый, пока в женихах, а наскучиш
ь Ц и выгонит, как Красу!..
Всеслава отчаянно мотала русой головой, туга коса змеей металась туда-с
юда по узенькой девичьей спине.
Ц Не выгонит, я женой ему буду! Красу он вокруг печи не водил!..
Вот так жалели и уговаривали одна другую, а что толку: таков жених едет, чт
о никаких отказов и слушать не станет. А заупрямишься Ц умыкнет, увозом у
везет девку, еще и пожалеешь, что не породнился добром!
В конце концов боярыня уняла больное сердце Ц сама причесала Всеславу,
принялась наряжать и охорашивать ее к приезду гостей, да еще заговаривал
а старыми заговорами, которыми от века оберегают невест:

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8