Теплое парное молоко. Сами надоили.
Ух и молоко! Да разве расскажешь? Первый сон чудесный разве расскажешь? Ну, как расскажешь, как сами лошадей из вагонов выводили, сами телеги запрягали? Как темной ночью по лесу незнакомому ехали. И сладкой жутью лес обнимал. Как в сказке!
V
Гришка через озеро громким голосом горы спрашивал:
- Кто была первая дева?
Горы отвечали:
- Ева-а!
Смеялся Гришка:
- Ишь ты, каменюги, разговаривают.
И снова, грудь воздухом подбодрив, орал:
- Хозяин дома-а?
Горы сообщали гулко и раскатисто:
- ...Ома-а!
- Эха это называется. Ха-ар-ашо!
Во всем здесь жилки живые трепещут. Все на Гришкин еов ответ шлет. Не в городе. Там собачонка лаять может, а молчком норовит укусить. Дома не подхватят голос человеческий.
Радостно на камне стоять. Солнце еще раскалиться не успело, а камень теплый. Вчерашнее тепло за ночь не растерял.
Волны на камень несутся. Ровным голосом тянут:
- У-у-у-х... у-у-у... у-х.
Одна большая нарастет. Разбахвалится. Голоса всех прежних покроет и раскатится.
- У-ух-ху-ху-у-у!..
И Гришкины босые ноги обольет.- Они все в царапинах от камней и кустарников. Как солнышко обсушивать начнет - саднит. А хорошо!
- Дери, матушка-вода, отмывай.
Штанишки короткие долой. Рубах не носят мальчишки в жаркие дни. И в воду. Охватила, прильнула, и опять кричать охота. С волнами, с небом, с лесом, с горами, с птицами, зверями и человеками говорить.
- Го-го-го-го!
А с горы ребячий отклик несется:
- Песк-о-ов! Гришка-ка горласт-а-а-й!
И трое, по пояс голые, в штанишках коротких, с горы несутся. Ногами камни с крутого спуска сбивают. Впереди всех Тайчинов. Башкиренок, с которым вместе Гришка сюда приехал.
Голову набок и, как лошадь степная, ржет. Потом прыжком, по-звериному легким, с последнего уступа к Гришке на берег.
- Рожка трубить скора нада! Зачим пирвый драл? Работать ни будишь, исть рази будишь?
- А я-то не работал? Магомет прилипучий! Ране всех воду из бочки носил, молоко мерил. Ты глаза-то не разлепил?
- Ну латна, Латна. Аида, башкой мыряй, глядеть хочу.
А сам уже в воде. Радостно визжал. Гришка послушно на песок выбежал. На руки вниз головой стал, в воздухе ловко перевернулся. И в воду головой.
Тайчинов восторгом захлебнулся:
- Баш...кой мырят! Башкой! Уй-уй-уй!..
Синеглазый полячонок Войцеховский тоже "башкой мырнул". Белым, будто хрупким, а сильным тельцем в воздухе сверкнул.
Степенно в воде пофыркивал крепкий плечистый хохол Надточий и вдруг басисто рявкнул:
- Ого-го-го! Оце ж так озеро! Всем озерам озеро-о!
Озеро хорошее. Нынче синее, радостное. А когда с утра дыбом встает. Сердится и белой пеной отплевывается. А само серым станет. И всегда шумит. Морю шумом не уступит. Когда тихое, чуть не до дна всю жизнь озерскую разглядеть дает.
Какие-то тут приезжали со снарядами всякими. Озеро вдоль и поперек мерили. Ребят с собой в лодку по очереди брали. Так вот эти говорили по-ученому: вода в нем радиоактивная. Ребята с гордостью друг другу передавали:
- В нашем озере вода радиоактивная.
Большое озеро. Как РТЗ лесу выйдешь к нему, широко и вольно сразу станет. Берега горами вздыбились - горами высокими, лесистыми. Облакам грозят. Но озеро не теснят. В чаще горной вольно колышется чистое. И л.ес озеру радуется. Березки кланяются. Сосны и ели смолистый запах шлют. В лесу дома-дачи прячутся. А которые близко на берег выпялились.
На крутизне надбережной семь дач красуются. Колония детская. Отошла подальше от деревни и других дач.
Веселый берег у колонистов. У пристани четыре лодки качаются. И лучше всех белая парусная "Диана". На палках двух высоких холстина надписью яркой манит:
"Трудом и знанием побеждена стихия".
Любил Гришка эту надпись. Как на лодке в пристань возвращался, всегда громко читал.
"Побеждена стихия". Во-о!
Слово-то какое! Стихия. И не объяснишь, а как услышишь - богатырем охота стать. И озеро - стихия. Оттого и шумит.
Весь берег каемкой разноцветной у воды украсился. Круглыми серыми и белыми камешками и песком золотым на солнце. В одном месте из лесу большой старый пень выступил. Дети на нем голову старика в красной шапке разрисовали. Красками разными. И глядит пень, как живое лицо стариковское. Только бородой белой не трясет. А то прямо живой! Вон, с берега глядит.
А на круче, как зверюга лесной, только без шерсти, голоногий Мартынов. Тоже в коротких штанах, как ребята, и в сетке редкой до пояса. Шел и камни на круче вдавливал. Издали гудел:
- Эй, вы! Интернационал чумазый! Проплескались? Будить других пора. Скорее! У меня чтоб - хны!..
Четверо мальчишек на разные голоса отозвались:
- Хны!.. Хды!.. Хны!.. Сергей Михалыч, хны!..
Никто в колонии не знал, что это слово значит. А у Мартынова оно все. Хны - хорошо, хны - плохо. Хны - быстро и ловко. Что хочешь. И только в колонии Гришка от него это слово услыхал. В городе не говорил. Это мартыновское здешнее слово. Для своих.
Гришка первым в кухню примчался. Сегодня Гришкина компания дежурит. Восемь человек. Четыре девочки на террасе сейчас хлеб раскладывают. Ух и обед сегодня будет! Вчера сговорились кашу манную по-новому сварить. С тыквой. Сами ребята готовили, сами и обед придумывали. Состязались дежурные компании каждый день. Кто лучше накормит. Хлеб не навыкли еще печь. Пекарка была. А остальное все сами.
Дров-то вон гора на день наготовлена! С вечера рубили. Гришка лихо и скоро колол. Мартынов увидал, рощу скроил и руки потер.
- Ага, Песков - хны!
Весь вечер Гришка похвале радовался.
Ну, сейчас все готово. Молоко, кипяток. Хлеб девчата разложили.
И певуче, но властно запел рожок!
- Ту-ру-ру-туру-ру-туру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12