Все женщины, что
попадались ему раньше, были опытны если не в искусстве любви,
то, по крайней мере, в навыке спаривания. Теперь же ему
приходилось сдерживать себя, он не мог не думать о ней, и любая
ее боль отдавалась болью в его груди. Они очень устали, однако
Калхас понимал, что иначе быть не могло, что теперь он будет
идти только этим, непривычным, но единственным путем.
Он прижимался лицом к животу девушки и счастливо смеялся.
- Спасибо Дотиму.
- Кому?
- Дотиму. Не будь его, я никогда не оказался бы в Тарсе.
Мысль о том, что он мог остаться в Аркадии, казалась дикой. Мир
свернулся вокруг их любви мягким и нежным коконом: словно ручной
котенок или объятья матери. Иероним, самолично распорядившийся
насчет завтрака и заглянувший вместе со слугой к ним в комнату,
выглядел грустным, но довольным. Дотим - Калхас чувствовал
это - сейчас вовсю пьянствовал. Эвмен находился где-то
поблизости, и пастух с радостью предвкушал, как он
познакомит его с Гиртеадой. Ничто - даже мысль о случайности
его появления здесь - не должно было нарушать их покой.
Они то ласкались друг к другу, то разговаривали:
- София сразу ощутила в тебе чужака. Даже не
чужака - врага. Ее никто и ничто не могло переубедить. Девушки
ходили заступаться за меня, но безуспешно. С Мегисто София даже
разругалась...
- Тем не менее, твоя подруга собиралась размозжить мне
голову кочергой,- улыбался Калхас.
- Просто она испугалась. Она, наверное, решила, что это
грабители... На ее уговоры я надеялась больше всего. Но София
стояла на своем. Я плакала перед ней, просила - только на
колени не вставала. А она отобрала ожерелье - говорит, что это
нечестивый дар. И камни странные, и плохой человек подарил.
- Плохой?
- Как только она тебя не называла! Она всегда казалась нам
такой умной, мудрой, но когда ты появлялся, или когда она о тебе
вспоминала, ее образ пропадал. Для меня по крайней мере.
Она - старая толстая женщина, которая сама не знает, чего она
хочет, ведь правда? . . И я забыла Платонов, Софоклов,
Ликургов. Я думала только о тебе. Когда начались эти
скандалы - после нашей встречи в беседке - мне казалось, что
вокруг меня рушится дом, город, все. Тогда я представляла твое
лицо и старалась, чтобы оно все время было перед глазами. И
становилось легче. А ты говоришь, что ты не чародей! - она
ласково терлась о его руку.
- Не чародей,- отвечал Калхас.- Если я чародей, то кто
же ты?
Он запускал пальцы в ее волосы, и его вновь охватывали волнение
и немота.
- Ты богиня. Ты сама не знаешь, какая ответственность
ложится на плечи того, кто любит богиню. И кто любим ею.
Ее странное, удивительное, прекрасное лицо приближалось к нему,
он искал губами ее глаза или чистый ровный лоб и с благоговением
терялся в поцелуе.
Вечером она смотала волосы в гигантский жгут, кольцом уложив его
вокруг головы; усталые от любви, они умыли лица холодной
ароматной водой и отправились приветствовать Эвмена.
Стратег только что завершил разговор с очередным посланником. Он
выглядел раздосадованным, озабоченным, но при виде Гиртеады в
его глазах вспыхнули удивление и интерес.
- Из какой она страны? - спросил он.
- Эллинка,- ответил Калхас.
- Только в Египте видел я такие лица... Нет, и на
египтянку она не похожа,- молвил он после короткого
раздумья.- Те - смуглые, их кожа едва заметно лоснится,
словно они сделаны из нильского ила. Их обнимаешь - а они
скользят в твоих объятьях, словно угри. Она же худенькая и
чистая.
Гиртеада смущенно улыбнулась.
- Между прочим, от Софии уже приходили
жалобщики,- нахмурился стратег.- Лучше аркадского воровства
вы с Дотимом, конечно, не могли придумать ничего!
- Она не отдавала Гиртеаду, стратег,- сказал Калхас.
- Вы поступили неправильно. Нужно было рассказать мне. Я
уладил бы это дело. Уверен, что уже сегодня Тарс узнает о вашем
налете. А нам нельзя ссориться с горожанами - голос Эвмена стал
недовольным и отстраненным.
- София все равно не отдала бы ее,- мягко настаивал
пастух.
- Не верю. И некрасиво все получилось. Девушку ты выбрал
хорошую,- стратег кивнул Гиртеаде.- Но добыл ее неправильно.
У нас могут быть неприятности.
Калхас развел руками, не пытаясь больше убеждать Эвмена. Когда
они уже уходили от стратега, тот сказал им:
- Кстати, Дотима я отправил в горы: Антигон уже близко.
Твой земляк, Калхас, сегодня был совершенно пьян. Его солдаты
вылили на своего командира несколько мехов воды, прежде чем он
оказался в состоянии отдавать приказы... Не нравится мне это.
Тарс плохо действует на всех...
От стратега они вышли расстроенными.
- Почему у него недовольное лицо? - спросила
Гиртеада.- И почему он так недовольно говорил?
- Видимо, вестник принес плохую новость,- предположил
Калхас.- Мало ли забот у стратегов? Не ломай голову зря.
Он обнял ее за плечи, и ласковый кокон снова окутал их.
* * *
На следующий день Калхас решил купить Гиртеаде ожерелье,
подобное тому, что отобрала у нее София. Он оставил девушку
нежиться в постели, взял денег и бодро вышел на залитую утренним
солнцем площадь перед домом стратега. Тело было легким,
голова - бездумной и веселой. Телохранители Эвмена, скучавшие
перед входом, вяло поприветствовали его. Один из них сказал
что-то по-армянски, и они беззлобно засмеялись за спиной
пастуха.
Солнце, свежесть, легкое томление в груди от воспоминания о
близком, родном человеке, который ждал его, подарили пастуху
совершенно доселе незнакомый вкус к жизни. Там, в комнате был
его Дом, его Место - это открытие заставило Калхаса смотреть на
мир по-другому, с веселой серьезностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50