Он задумчиво глядел на серые страницы, размышляя, под каким же именем могла записаться княгиня в изгнании. И вдруг ему на ум пришла мысль: Скобос. Свергнутые короли и князья, став простыми гражданами, вновь обретают свою фамилию, данную от века.
И действительно, фамилия Скобос оказалась зажатой между Электрическим предприятием Сбиндера и доктором Сламуром.
Эдуар набрал указанный номер, и после первого же звонка трубку снял герцог Гролофф.
– Здравствуйте, господин герцог. Говорит Эдуар Первый! – сказал охрипшим голосом Бланвен.
– Приветствую вас, князь. Где же вы?
– В отеле «Интерконтиненталь».
– Что за мысль пришла вам в голову, монсеньор? Остановиться в отеле, когда в вашем распоряжении целый замок! Должен ли я прислать за вами шофера?
– Не стоит, я на машине.
– В таком случае позволю себе посоветовать вам приехать сюда как можно быстрее. Княгиня Гертруда сгорает от нетерпения увидеть вас.
– О'кей! – машинально ответил Эдуар.
Настежь открытые ворота приглашали войти внутрь. Эдуар заметил, что на лужайке начали косить высокую траву и пропалывать сорняки, проросшие сквозь гравий на большой аллее.
Когда Бланвен приблизился к замку, из ангара показался старый Вальтер, размахивающий руками, – он приглашал Бланвена поставить автомобиль в ангар. Старый слуга и на этот раз сменил свой наряд: на нем были черные брюки и жилет в желтую полоску. Впрочем, и эта одежда казалась не менее потрепанной, чем та, в которой его видел Бланвен в прошлые разы.
Пока Эдуар разворачивался, Вальтер закрывал широкий портал, скрежет при этом был такой, что барабанные перепонки лопались.
С почтением поприветствовав Бланвена, старик спросил у него разрешения вынуть вещи из багажника.
– Не стоит, – ответил Эдуар, – я не задержусь надолго.
Слуга, казалось, глубоко огорчился этим ответом.
– Но для князя приготовлена комната! – сказал он.
Уже на крыльце Эдуар убедился, что все ставни открыты, и это придавало замку гостеприимный вид. Из дверей появился герцог Гролофф – массивный, живописный и бесконечно старый. На нем были брюки в серую полоску и жакет, что делало старика похожим издали на Уинстона Черчилля. Герцог склонился в низком поклоне, ожидая руки Эдуара. Но тот и не подумал протянуть ее. Гролофф выпрямился и пригласил гостя следовать за ним. Бланвен шел такой упругой походкой, что можно было подумать, будто под его ногами резиновое покрытие в двадцать сантиметров толщиной. От страха Эдуар дрожал, чувствуя, как по его лбу градом катится пот.
Пройдя через огромный холл, заставленный уродливой мебелью, они вошли в салон, который днем освещался естественным светом, проникавшим сквозь четыре высоких окна, а с наступлением темноты – двумя гигантскими люстрами голландской работы. Кресла и канапе стиля Людовика XIV, выглядевшие высокомерно благодаря своей позолоте и муару, сгрудились у камина маленьким красным стадом. Посередине холла высилась мраморная подставка, на которой лежали предметы, настолько же ценные, насколько и разнородные – золотые табакерки и коробочки для пилюль, флаконы для ароматических солей и духов, вырезанные из самоцветов, маленькие серебряные подносы с гербами. Как и в холле, здесь тоже на стенах висели портреты; несмотря на яркие краски и блеск масла, от этих лиц веяло беспросветной скукой и чопорной грустью. На некоторых портретах были изображены люди в военной форме, увешанные медалями, на других – таинственные вельможи, на третьих – священнослужители.
– Присаживайтесь, монсеньор, я пойду предупрежу княгиню.
И Гролофф вышел. Но Эдуар остался стоять, чтобы сохранить свободу в движениях в тот роковой момент, когда появится княгиня Гертруда. Его внимание привлекли роскошные безделушки на мраморной подставке. Подобных он никогда прежде не видел; в каждом предмете жила душа, за каждым стояла история.
«Что за беспечность оставлять их так: любой алчный человек может позариться на них!» – подумалось Эдуару.
Дверь, прежде не замеченная Бланвеном, так как была она завешана коврами, открылась. Эдуар ожидал появления княгини из той же двери, через которую прошел сам, поэтому он оказался спиной к старой женщине. Бланвен быстро повернулся и застыл от почтения и нахлынувших на него чувств.
Она была здесь – тщедушная и восхитительная в своем величии; на ней было длинное черное платье, доходившее до щиколоток; черная кружевная пелеринка, наброшенная на плечи, делала эту женщину еще более хрупкой. Из-за своего маленького роста княгиня держалась очень прямо. Лицо ее было бледным, но, несмотря на возраст, на нем почти не было морщин – старуха совершенно не красилась, даже рисовой пудры не было на этом странном лице, на котором читались неумолимая воля и безысходное горе. Гармония ее черт поражала. В молодости Гертруда, наверное, была очень красива, эта красота угадывалась и сейчас. Густая седая шевелюра, стянутая в пучок на макушке, распускалась на затылке густым шиньоном в форме тщательно уложенного полумесяца. На такую прическу требовалось, должно быть, немало времени.
Вслед за княгиней в зал вошла женщина, еще молодая, но как бы высохшая. Ее светло-каштановые волосы, отдававшие в рыжину, большие светлые глаза могли сойти и за зеленые, и за голубые; губы полные, нос слегка вздернут, а лицо украшено веснушками. Казалось, что основу ее жизни составляют осторожность и сдержанность, но за ее скованностью проступали разочарование, покорность и скрытая нежность. Женщина встала слева от старой княгини, и та сразу ухватилась за ее руку.
Эдуару хотелось, чтобы здесь оказался и герцог – он смягчил бы обстановку, но, очевидно, княгиня Гертруда сочла его присутствие неуместным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116