— Ладно, папаша, можешь досыпать, я ухожу. На прощание могу посоветовать то же, что посоветовала тебе твоя приятельница: держи язык за зубами. Если хоть слово вякнешь — я всажу тебе пулю в печенку.А потом, хоть я и не жесток, четвертую и отправлю в камеру пыток — там тебе покажут, где раки зимуют. Причем самым научным способом.— Понял, — испуганно бормочет он. Положим, в последнем я сомневаюсь, но главное до него, кажется, все-таки дошло.— Доброй ночи, Дэдэ, — прощаюсь я и выбираюсь на воздух.Первые тусклые цветы грядущего дня расцветают на горизонте; луна бледнеет, как финансист, получивший приглашение на конфиденциальный разговор с министром финансов. Короче, день наступает. Я чувствую, что чертовски вымотался. Вчерашняя передряга, плюс ночные приключения, плюс остатки дюбоновского “Памара”, все еще плещущие в моем желудке…Короче, вот-вот захочется спать, а потому пора присмотреть какой-нибудь отель. Я не торопясь погоняю свой джип, любуясь начинающимся днем. Природа, играющая в красавицу, всегда действует на меня расслабляюще. Я ведь уже, помнится, говорил вам и буду повторять, пока вы не околеете: ваш приятель Сан-Антонио — поэт!Честно говоря, я нимало не сомневаюсь, что истинное мое призвание — рифмы, а не пороки и ошибки моих современников. Мне бы рифмовать слова, которые не рифмуются (и не имеют особого смысла), печатать все это в изданиях, закрытых, как коробки с сардинами… Имел бы успех, привык бы по часу торчать утром перед зеркалом, с почтением разглядывая собственную физиономию, очаровывал бы баронесс… Старые дамы именовали бы меня мэтром, молодые люди — старым хреном… И сейчас, когда день пытается приоткрыть новые тайны моей бурной карьеры, я ослеплял бы трепещущую от восторга аудиторию повелительными наклонениями. Но жизнь есть жизнь, и она вечно заносит человека совсем не туда, куда бы ему хотелось.В агенты я попал, потому что у меня были определенные способности, и бесполезно об этом жалеть. Когда играешь в белот, первое правило не завидовать картам противника, а довольствоваться своими. Вы так не думаете? Банда недоумков.Итак, заря с бархатными пальцами во всей красе. Время, когда молодые девчонки вздыхают во сне об “этом”, но могут лишь вздыхать, потому что слишком ленивы, чтобы вылезти из постели.Замечаю парня на обочине. Судя по вытянутой физиономии и лопате на плече, красота восхода ему до лампочки. Может, он укажет мне гостиницу, где я смогу всхрапнуть? Останавливаюсь и задаю вопрос. Он долго изучает черты моего лица, и, похоже, они кажутся ему вполне приемлемыми. Во всяком случае, он сообщает, что через сотню шагов имеет быть гараж, а при нем бистро. Койки там, по его словам, тоже сдаются.Из указанного дома лениво плывет в рассветное небо струя дыма.Хороший знак. Ставни еще не открыты, но под дверью видна полоска света. Стучу. Открывает тип средних лет с красным бандажем поверх фланелевой рубашки. Объясняю ему, что просидел за рулем всю ночь и чертовски устал. Затем высказываю соображение, что стакан сока и кусок чего-нибудь съедобного еще способны вернуть меня к жизни.— Войдите, — говорит он. Глава 5 У кофе вкус долго и обстоятельно ношенных носков. Но я вспоминаю обо всех героях, погибших, чтобы обеспечить нам лучшую жизнь, и это помогает мне его проглотить. К тому же он горячий. Тем не менее, свершив сей подвиг, я чувствую себя разбитым, как велогонщик, по ошибке проскочивший “Тур де Франс” за один день. Ноги у меня подгибаются, а в венах, похоже, течет овсяный отвар.— Как добраться до моей комнаты? — с трудом вопрошаю я у хозяина.Он приглашает следовать за ним. Начинаем восхождение по деревянной лестнице с шатающимися ступеньками.— Осторожнее, — предупреждает мой Вергилий. Предупреждение представляется мне отнюдь не лишним. Не сомневаюсь, что последний парень, пытавшийся подняться по этой лестнице в пьяном виде, уже успокоился на тихом местном кладбище и не сможет поделиться ощущениями. Чтобы спокойно взбираться по данному сооружению, надо лет десять поработать у Барнума.Наконец мы достигаем второго этажа и хозяин толкает нужную дверь.Она натужно стонет, умоляя угостить хоть капелькой машинного масла.Келья, предстающая моим глазам, как нельзя лучше подошла бы монаху, одержимому идеей умерщвления плоти. Все в ней грязно, гнило и вдобавок завешано фестонами паутины.— Вот, — говорит мой проводник, немного стесняясь. — Не шикарно, но мы в деревне.— Не хуже, чем у негров, — подтверждаю я. Поскольку хозяин наверняка не знает, как там у негров, он соглашается.— Отлить не хотите? — неожиданно интересуется он. Столь доверительный вопрос меня слегка удивляет, но подобная предусмотрительность заслуживает уважения.— Не сейчас, — как можно вежливее ответствую я, — но если это случится еще до Рождества, я не буду удивлен.Выясняется, что для этого надо спуститься вниз и завернуть за дом.— О'кей, — соглашаюсь я, — постараюсь найти.— Нет, — оказывается, он еще не окончил, — за домом вы увидите сад.Пройдете вглубь. Во-он, видите — вскопанная земля? Это там.Я отчаянно борюсь с желанием выбросить его в то самое окно, куда он тычет пальцем, но в этот момент он наконец уходит. Хлопаю по рассаднику насекомых, именуемому здесь кроватью, дабы предупредить клопов, что пища прибыла, и падаю на ложе. Две секунды спустя я уже храплю с такой страстью, что соседи, скорее всего, забегают к хозяину полюбопытствовать, хорошо ли работает его новая бензопила.Просыпаюсь со странным чувством, будто в голове забрезжила какая-то идея, но не могу понять, какая именно. Это мешает. Подхожу к окну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35