Разве что.., разве что на самом-то деле грош им цена в базарный день. Естественно, такое может быть только в том случае, если деньги фальшивые. Тогда — да; тогда человек в экстремальной ситуации скорее прихватит свою зубную щетку или запасные трусы, чем этакое барахло.Смотрю купюру на свет. На первый взгляд все в порядке — деньги как деньги. Достаю из бумажника свою, кровную, пятидесятитысячную бумажку и принимаюсь сравнивать. Процесс длится так же долго, как “день без тебя” (как сказал бы поэтически настроенный Сан-Антонио в более подходящей ситуации). Но иногда я способен проявить терпение. Через четверть часа становится ясно, что глаза я пялил не зря. Исследуя то место, где изображен толстяк в парике на фоне Версаля, я на своей купюре насчитываю в третьем по счету здании восемнадцать окон, а на ассигнации из чемоданчика — всего пятнадцать. Маленькая деталька, но вполне достаточная, чтобы установить истину. Теперь я понимаю, почему мадам в синем была так щедра с Дэдэ, — она могла себе это позволить.Характерные звуки извещают меня о прибытии полиции. Глава 11 Главный комиссар Матэн: полтора центнера тугого мяса, дюжина подбородков один на другом, голубые подтяжки и зеленый галстук, на котором изображена голова испанца на фоне лунного заката. В довершение — нос, свидетельствующий, что его владелец всегда не прочь пропустить стаканчик божоле.Комиссар появляется в сопровождении какого-то худышки, серьезного, как гражданские похороны.— Ну-с, — вопрошает он, — что тут у тебя?— Ничего хорошего, — вздыхаю я. Потом даю ему точное описание происшествия. Он внимает в сосредоточенном молчании. Затем мы идем навестить труп.— Ты хоть сам-то отдаешь себе отчет, в какое дело влез? интересуется Матэн. — Чтобы печатать фальшивки такого качества, надо иметь серьезное оборудование. Бумажки высший класс. Не знай я, что они не настоящие, — нипочем бы не отличил. Да-а, неплохо бы заиметь такой чемоданчик. Хватило бы, чтобы уйти на пенсию, а? Представляешь — вилла с зелеными ставнями и роскошная жизнь в свое удовольствие! — Он вздыхает, терзаемый тайным сожалением.Я неопределенно пожимаю плечами.— В конце концов, наше дело не обогащаться, но наказывать тех, кто хочет это сделать незаконным способом, — встрепенувшись, единым духом выдает Матэн и, обессилев от столь длинной тирады, переводит дух, вытирая взмокший лоб огромным носовым платком. — Кстати, ты успел продумать, как подобраться к этой твоей синей мышке?— Нет, — признаюсь я. — Понятия не имею. Приметы уж слишком неопределенны. Разве что попробовать с другой стороны? Найдется у тебя хоть несколько парней не таких тупых, как остальные?— Компер? — понимающе спрашивает он.— Именно.— Ты прав. Имеет смысл как следует покопаться в прошлом этого весельчака. Может, на что и наткнемся. Если мы не найдем типографию, из которой выходят эти бумажки, начальство нас слопает, не дав даже ботинки снять.— Валяй, — соглашаюсь я.Он в сопровождении своего тощего помощника, так и не проронившего ни единого слова, отбывает исследовать сарай, где его ждет еще один труп, а я решаю позвонить патрону — тот, наверное, уже давно спрашивает себя, куда это подевался его любимый Сан-Антонио.Судя по голосу, Старик пребывает в отвратительном настроении.— Это я, шеф, — весело произношу я.— Слышу, — мрачно изрекает он.На ходу переменив настрой, выдаю ему полный доклад. К концу мое настроение немногим отличается от его — терпеть не могу рапорты, даже устные.— Фальшивомонетчики — не наша область, — резюмирует Старик. — Сдайте дела лионцам и возвращайтесь.— Что?! — вырывается у меня. Не очень вежливо, но Старик переживет.Он что, с ума сошел — возвращать меня в момент, когда дело наконец становится интересным? Разве отнимают тарелку супа у голодной собаки?Больше он ничего не хочет?— Вы что, плохо слышите? — скрипит этот сморчок. — Я жду. Для вас есть задание. За границей.Я знаю, что возражений он не терпит, но тем не менее не колеблясь бросаюсь на защиту своей мозговой косточки:— Слушайте, патрон, не могу я сейчас это дело оставить! Считайте, что оно уже стало моим личным.— А меня ваши личные дела не волнуют. Так же, как и вас мои.Чувствую, что дальше пререкаться небезопасно.— Ладно, — злость в голосе все же скрыть не удается. — Когда я должен быть на месте?— Как можно скорее.— Сию секунду я все равно выехать не могу. Машина не моя — кстати, ее еще надо вернуть, да и шмотки забрать…— Жду вас завтра вечером, — непререкаемым тоном объявляет Старик и вешает трубку.— Вонючка! — ору я в бесчувственный аппарат. — Продажная шкура!Козел!— Вы уже кончили? — нежным голоском осведомляется телефонистка.— Нет, — рычу я, — только начинаю!И тут мне в голову приходит одна вещь, о которой я, честно говоря, вспоминаю не часто. Все-таки я, черт побери, не вольная пташка — я состою на службе у старой доброй Французской республики, и шкура моя принадлежит государству. Так что личная инициатива может иметь место только в том случае, если она оговорена приказом.Бросаю на закуску еще пару ласковых слов и покидаю место действия.Еду к дому Дюбона.— Ну у тебя и морда, — объявляет он вместо приветствия.— Есть от чего, — хмуро киваю я. — Патрон велит возвращаться.Представляешь, впервые за все время моей клятой карьеры приходится бросать дело, не дойдя до финиша.— Такова жизнь, — философски изрекает Дюбон, — вечно кто-нибудь сует палки в колеса. Пойдем-ка пожрем, вот что. Глядишь, и полегчает.Сказано — сделано. Жратва — любимый спорт Дюбона; думаю, потому он и стал хозяином отеля. Меню — его любимый вид литературы, тут он не только читатель, но и творец:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35