Поскольку он умеет справляться с трудностями, то пожимает плечами и продолжает:— Как я узнал, что этот Жером Буальван не является разыскиваемым маньяком? Очень просто. Я проверил распорядок его дня во время совершения остальных убийств. Кроме одного случая, у Буальвана безупречное алиби на каждое.По нашим рядам пробегает шепот. Это то, что называется сенсацией. Начальник “нравов”, высокий симпатичный блондин, заново раскуривает огрызок своей сигары. Толстяк поглаживает горлышко своего бутылка красненького, Пинюш поглаживает флюс, как гладят живот беременной кошке, а Пакретт, не отступающий ни перед какими жертвами, проглатывает разом таблетку от запора, еще одну прямо противоположного назначения, еще одну антигриппина и заканчивает пир двумя пастилками солодки.Радуясь произведенному эффекту, Старик продолжает:— Что подало мне мысль провести маленькое дополнительное расследование? Одна деталь, господа… Одна простая деталь…И он снова начинает лизать пальцы, как толстый котяра, занимающийся своим туалетом, смотреть на нас с видом превосходства и греть свои бубенцы о батарею.— Если вы помните, в своих зловещих походах маньяк всякий раз пользовался крадеными машинами. Буальван же был на своей собственной. Как вам известно, господа, маньяки всегда действуют по одному и тому же церемониалу. Этот факт смутил меня…— То, что вы говорите, очень даже неглупо, — соглашается Берю, просовывая два пальца в щель своей ширинки, чтобы почесать ту часть тела, которая чаще встречается с вшами, чем с девочками из “Лидо”.— Рад это от вас услышать, — усмехается Безволосый. Начальник “нравов” спрашивает:— В таком случае, господин директор, кто такой, по-вашему, Жером Буальван?Голова Яйцом поглаживает скорлупу (надо мне будет в один из ближайших дней преподнести ему кусочек замши).— Этого я не знаю Возможно, его захватил психоз убийства. Такого рода серийные преступления вызывают, если так можно выразиться, подражателей. Отдельные индивидуумы уступают своим инстинктам…— В общем, — резюмирую я, — Пакретт шлепнул невиновного?Упомянутый мною стрелок начинает яростно грызть таблетку, бросив на меня кислый взгляд. Он из тех, кто никогда не прощает другим свои собственные ошибки.— Невиновного! Это как посмотреть, — ворчит задохлик. — Было покушение на убийство, комиссар. Вы свидетель.Старик в разговоре, уклонившемся от темы, берет инициативу в свои руки:— Совершенно верно, дорогой Пакретт. Совершенно верно. Однако вы же знаете этих господ из прессы? Они всегда готовы нажать на чувствительность публики. А публика терпеть не может, когда полиция убивает людей, которые никого не убили. Буальван ведь никого не убил И еще она терпеть не может, когда стреляют в спину бегущему.Бедняга Пакретт! Его жалкая физиономия приобретает бутылочно-зеленый цвет. На нездоровой коже вырастают новые прыщи. Он так расстроен, что даже каменное сердце Старика смягчается.— Я вас не ругаю, — уверяет он. — Просто я предвижу выводы, которые сделают журналисты. С завтрашнего дня из-за этого нового убийства газеты сорвутся с цепи…— Кстати, — вступаю я в разговор, — а как и где все произошло?— У заставы Сен-Мартен, в конце дня. Проститутка была найдена в машине, которую водитель бросил в темном переулке.— Есть описание убийцы?— Еще одно. Парализованный старик, проводящий все время у окна своей квартиры, видел, как он разговаривал с девицей. По словам свидетеля, это мужчина среднего роста, одетый в старую куртку на меху и в бабском берете или в кепке. Точнее старик сказать не может.Короткое молчание. Большой Босс берет линейку. Он похож на дирижера оркестра перед началом исполнения “Ночи на Лысом мосту”.— Господа, мы попали в сложное положение. Звериный и неуместный смех мерзавца Берюрье.— Нужно принять самые решительные меры, — продолжает босс. — Если потребуется, мы бросим на это дело столько людей, сколько в Париже проституток.Новый хохот Берю.— Мобилизация еще не война! — фыркает он.— Попрошу вас, Берюрье! — отчитывает его Безволосый. Хохот Толстяка прекращается, как свист воздуха из проколотой шины, когда она уже совсем расплющилась.—Я хочу, — продолжает Лакированная Черепушка, — чтобы в каждой точке Парижа, где процветает проституция, были установлены посты.Начальник “нравов” поднимает руку, чтобы попросить слово. Берю не может удержаться, чтобы не сказать ему:— Если вы в туалет, это по коридору налево. По-моему, Берю со своими хохмами идет прямиком к отставке.— Что вы хотели сказать, Пуату? — интересуется Большой Патрон.— Позволю себе заметить, господин директор, эти меры действовали уже несколько недель, но не дали ничего, кроме дела Буальвана.— Значит, усильте их! Это единственное, что мы можем сделать.Совещание заканчивается, но только не для меня.— Сан-Антонио, останьтесь, мне нужно вам кое-что сказать.Остальные отваливают с подобающими случаю расшаркиваниями. Когда дверь закрывается за Ахиллесовой Пятой (я вам говорил, что Пакретта зовут Ахилл?), Старик набрасывается на меня, как шотландец на потерянный кошелек.— Я на вас рассчитываю, мой дорогой друг.— В чем, патрон?— В том, чтобы вывести нас из тупика. У вас особые методы. Ваша фантазия подсказывает вам лучшие ходы, чем холодный расчет. Даю вам карт-бланш. Делайте что хотите и как хотите, но принесите мне результат.Я секунду раздумываю.— О'кей, патрон. Я пойду в атаку. Глава 3 Я нахожу мою славную команду, за исключением начальника бригады нравов, в соседнем бистро. Пакретт предлагает украшенному флюсом Пинюшу таблетку витаминизированного аспирина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30