Сел и растопыренными пальцами пригладил взлохмаченные волосы.– А вы уверяли… – с укором посмотрел на Марчука.– Что-что? – не понял тот.– Не «что-что», а тайник, – объяснил Рыбчинский. Сохань с шумом отодвинул лавку и метнулся к тайнику.– Понятых сюда! – приказал.Вместе с лейтенантом они подняли линолеум – под ним был вмонтирован и накрыт фанерой тайник. Подняли фанеру, под ней обнаружили сверток, упакованный в целлофановый мешок.– Понятых попрошу подойти поближе, – пригласил Сохань и только после этого вынул мешок. Положил его на стол, достал что-то завернутое в белую полотняную тряпицу – понятые склонились над пакетом. Сохань развернул его: на полотне лежали пистолет и пачки денег.Марчук удивленно свистнул, а Сохань устало опустился на скамью, кажется, на этот раз ему повезло.– Ого! – потянулся к деньгам один из понятых. – Сколько же здесь?Сохань разложил пачки на полотне: всего четыре пачки, накрест заклеенные бумажными лентами. В одной, как было обозначено карандашной пометкой, было пятьсот тысяч, а в трех остальных – по сто.– Восемьсот тысяч! – испугался понятой. – И пистолет. Вот так находка!Сохань почувствовал, как у него стали чесаться руки. Он бережно завернул все обнаруженное в полотняную тряпку.Через два часа эксперты сообщили: на рукоятке отпечатки пальцев Хусаинова, и пуля, какой был убит Хмиз, выпущена из этого пистолета. * * * Псурцев приказал секретарше не тревожить его и закрылся в кабинете. Вытянулся на диване, не снимая обуви. Все еще пребывал под впечатлением неприятного разговора с Пирием. Они встретились в исполкомовской столовой, присели за отдельный столик, и Пирий, убедившись, что никто не услышит их разговор, сказал почти шепотом:– «Важняк» из Киева копает глубоко. Собирает на меня компромат, арестовал моего шофера Микитайло, и тот развязал язык. Микитайло сидит у тебя в следственном изоляторе. Нужно принять меры и остановить эту болтовню. Чтобы замолчал – и навсегда. А также отрекся от прежних обвинений.Псурцев лишь покачал головой: Пирию легко приказывать, а вот как укоротить язык Микитайло? Не так просто… Нет у него своих людей в следственном изоляторе. Есть, правда, старший лейтенант Макуха, который заглядывает ему в рот и давно хочет стать капитаном. Если продвинуть его, он выполнит все приказы, но на крутом повороте может и продать…– Как хочешь, так и поступай. Не понимаешь? Если сгустились тучи надо мной, значит, и над тобой. Кровь из носа, а Микитайло должен замолчать!Теперь Псурцев, лежа на диване, разрабатывал план действий. Наконец встал, одернул мундир и вызвал машину.Старший лейтенант внутренней службы Макуха вытянулся перед полковником и преданно ел его глазами.– Жалобы поступили на тебя, Макуха, – сказал Псурцев, – будем разбираться…Старший лейтенант переменился в лице.– Тут такой народ, товарищ полковник, – стал оправдываться, – что с ним только так и можно! – поднял сжатый кулак.– В стране перестройка, – не похвалил Псурцев, – и мы должны соблюдать законность. Ты мне эти штучки брось – ишь, кулак показывает… Тащи списки арестованных.Псурцев обосновался в маленькой комнатке, которая служила Макухе кабинетом, туда он и потребовал приводить арестованных для беседы. Микитайло, увидев Псурцева, оживился, улыбнулся даже – сколько раз возил полковника с Пирием на пикники и считал его добрым знакомым.Псурцев не предложил Микитайло сесть. Подошел к нему почти вплотную – один шаг разделял их, – постоял, внимательно вглядываясь в улыбающуюся рожу, и вдруг резко и сильно влепил ему громкую пощечину. Микитайло отпрянул, поднял руки, защищаясь, и тогда Псурцев со всей силы ударил его в солнечное сплетение. Тот пошатнулся и медленно сполз на пол. Полковник хотел поддать еще сапогом, но удержался – наклонился к Микитайло и закричал:– Это только цветочки, свинья! За то, что мелешь своим поганым языком, понял?Микитайло, заслонившись руками, смотрел сквозь пальцы затравленным зверем.– Не буду, – пробормотал. – Я больше не буду… Псурцев пнул его сапогом, поднял за воротник.– Предупреждаю! – зло выдохнул в лицо Микитайло. – Если будешь еще болтать лишнее, сгинешь в тюряге. Это точно, до суда не доживешь. А Кирилл Семенович велел передать: если будешь молчать, вытянем, годом или двумя отделаешься.– Все! – поднял руки Микитайло. – Все понял и буду молчать.– Следователю скажешь, что оклеветал Кирилла Семеновича. И знай, я за каждым твоим шагом буду следить. Попробуй только пожаловаться. Ногами вперед вынесут!Когда Микитайло вывели, Псурцев посидел, сжав руки, облегченно вздохнул и поднял глаза на человека, которого конвоир втолкнул в кабинет.– Садись, Горбунов, – сказал, – и слушай меня внимательно. У тебя сколько за плечами? Семь лет, кажется. Итак, жук ты опытный и воровские законы знаешь.– Кто же их не знает, начальник? Настоящий урка и во сне их помнит.– За что сейчас посадили?– Мелочи, начальник, погорячились за поллитрой, потом одному фраеру морду набил.– Три года светит.– А если я искренне покаюсь?– Все равно три года. Учитывая твое славное прошлое.– Однако, начальник, в стране демократия, и законы, спасибо, мягчают.– Не для тебя, Горбунов. Тебе сейчас за все на полную катушку дадут. Хотя могу подвести тебя под мелкое хулиганство: пятнадцать суток, и гуляй, Вася…– Богу молиться буду за тебя, начальник.– В бога я не верю, Горбунов. Но сделаешь вот что. Дружки в камере есть?– Здесь?– А где же еще?– В камере все подо мной ходят. Как скажу, так и сделают.– Это хорошо, Горбунов. Сегодня вечером прижми немного Микитайло. Он в вашей камере.– Есть у нас такой фраерок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46