Заговором пахнет, Светлана Герасимовна. Мне кажется, что кто-то боялся вашего Степана, предвидел угрозу своему благополучию и пошел даже на крайние меры. Понимаю: на некоторые наши вопросы вам трудно будет отвечать, и все же, если хоть немного поможете нам…– Согласна, – отозвалась Светлана, – я поняла вас и догадываюсь, чего вы хотите от меня. Думаете, что Хмиз жил несоразмерно со своими достатками?– Да.– Я тоже думала об этом. Однако не решилась спросить Степана. Вернее, все время откладывала разговор. Понимаете, те дни для нас стали сплошным праздником, неприятный разговор омрачил бы его.– Однако вы же собирались сделать шаг, который делают, как правило, раз в жизни. А соединить свою судьбу с человеком, которого мало знаешь!..Светлана, возражая, подняла руку.– Я знала точно: Степан хороший и душевный человек. Может, что-нибудь и было в его жизни недостойное. Но ведь было… И не повторится. На прошлом была поставлена точка, и мы начинали новую жизнь. Когда-нибудь Степан покаялся бы мне во всех своих грехах.– И вы отпустили бы их?– Христиане прощают даже убийство, если человек искренне покается.– Кто может познать меру доброты? – неожиданно вмешался Сохань.– Я, – сказала Светлана уверенно, – у Степана я чувствовала эту меру.– Однако еще существует ответственность перед законом, – заметил Сидоренко.– Конечно, вы можете сразу положить меня на лопатки, – заметила Светлана, – так как законы пишутся для людей, все должны соблюдать их. Если Степан нарушил закон, должен был не только раскаяться, но и искупить вину. Но кому же хочется, чтобы твой любимый сел в тюрьму? Это вы навели меня на размышление об искуплении вины и тюрьме, раньше я не думала об этом, не хотела думать, просто были какие-то сомнения, знаете, такой маленький бесенок, который не мешает смотреть на мир честными глазами.– Согласен, допустим, вы отпустили бы Хмизу все его большие и малые грехи, – сказал Сидоренко, – но пользоваться неправедно нажитым добром пришлось бы и вам. Смотреть японский телевизор и ездить в «Самаре». Сомнения не мучили бы?– Говорите так, словно уверены, что Хмиз был преступником, – вдруг обозлилась Светлана. – А это еще надо доказать. Существует презумпция невиновности…– Здесь не суд, и я не выступаю в роли официального обвинителя. Мы с вами просто размышляем…– Но я ощущаю, что вы все время давите на меня.– Возможно, – согласился Сидоренко, – потому что мы заинтересованы в выявлении истины, пожалуй, больше, чем вы.– Нет, – возразила Светлана, – не потому. Должно быть, я взяла у Степана частицу его бремени, поделила с ним все, простила то, что не прощается. Просто не могла по-иному. Когда по-настоящему любишь, прощаешь. Так вот, какая-то частичка Хмиза уже во мне, а человек всегда прощает себе больше, чем окружающим. Разве не так?– Вы правы, – вставил Сохань. Он любовался девушкой, ее откровенностью и желанием самой оценить, что произошло с ней.– Думается, мы немного отвлеклись, – сказал Сидоренко. – Давайте посмотрим на вещи проще. Ибо копание в собственной душе – вещь полезная, но требует совсем иной обстановки. Скажите, Светлана Герасимовна, никто не угрожал Хмизу?– Не знаю.– Но вы же сами сказали, что стали частицей Хмиза.Вам не передалась его тревога, беспокойство, может, страх?– Вообще-то Степан в последние дни был немного другой, не такой, каким он был во время нашего путешествия. Не очень встревоженный, скорее сосредоточенный. Знаете, когда человек вынашивает определенную идею, которая заполнила его, но еще не знает, как ее осуществить…– Вот-вот! – обрадовался Сидоренко. – Хмиз решил порвать со своим прошлым, но это не так просто, когда врастаешь корнями. Одно дело – спилить дерево, выкорчевать пень – значительно труднее. Корни держат крепко, может быть, Хмиз прилагал все усилия, чтобы вырваться. Это его и погубило.– Знать бы, кто удерживал его, – добавил Сохань. – Хмиз не назвал вам ни одного имени, ни на кого не жаловался?– Мне кажется, что Степан порвал с прошлым. Как бывает? Один бросает курить постепенно, уменьшает количество ежедневных сигарет, другой ставит точку сразу, труднее другому. Но Степана спасала наша любовь… – Сейчас Светлана поняла, что ляпнула глупость, и поправилась: – Наверно, он умер очищенным. Я в этом убеждена.«Мне бы твое убеждение, – подумал Сидоренко. – И еще бы несколько фактов. С кем рвал Хмиз, кто ему угрожал? И о Белоштане. Не зря он звонил Хмизу. Нутром чую, что в этом что-то есть. Но что? Ведь не мог Белоштан собственноручно рассчитаться с Хмизом. Не та фигура, он руки себе не замарает. А за деньги можно найти исполнителя. Ведь и в нашем обществе есть наемные убийцы. Хоть мне не приходилось видеть таких, но они есть. Может, они есть и в этом провинциальном городе? Неужели волна дошла и сюда?»Сидоренко смерил девушку долгим взглядом. Наверное, она права, и Хмиз таки покаялся. Но им от этого ни холодно, ни жарко, и они с Соханем напрасно только потратили время на этот разговор. Да нет, не напрасно, ничего не пропадает зря. Хоть не узнали ничего конкретного, но беседа с Кривель убедила, что они идут верным путем. Убийство Хмиза не обыкновенное уголовное преступление, а цепочка в системе, которую он в мыслях обозначил: «Провинциальная мафия, 1993». * * * Филя-прыщ сел на предложенный ему стул, стоявший посреди комнаты. Держался спокойно, подчеркнуто спокойно и даже нагло. Положил ногу на ногу и покачивал «адидасовской» кроссовкой. Вареные джинсы плотно обтягивали его бедра, импортная вельветовая курточка с широким воротником смотрелась импозантно, и только черные, небритые щеки свидетельствовали о дискомфортном изоляторе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46