- А вы просили его писать?
- Наказывал: как приедешь, обязательно напиши.
- В Алуште были у него знакомые или рассчитывал на автостоянку?
- Говорил, там платная стоянка у самого моря. Если не устроится, то в
Ялту или в Севастополь.
- Много вещей взял с собой?
- Не очень. Ну, чемодан да еще магнитофон... Японский у него, - не
удержался, чтобы не похвастаться, - там, за границей, купил.
- Никуда не собирался заезжать?
- Говорил: на следующий день - в Крыму.
- А может, девушка?..
- Если бы так... - махнул рукой Максим Сидорович. - Жене уже под
тридцать, а не женат. Я ему: так всю жизнь прозеваешь, вон какие по
Крещатику шлендрают, а он: успею. Не очень интересовали его девчата.
- А Женя их?
- Почему бы нет? Парень, хотя и помешался на чертежах, собою видный,
весь в мать, а она в первых арсенальских красавицах ходила. Рано померла,
когда Женя десятый кончал. Не успела и сыном погордиться.
Я подумал: неизвестно, что тяжелее: не успеть погордиться сыном или
пережить его, а боль, которую, возможно, узнает этот симпатичный старичок,
будет невероятной. Спросил:
- Значит, кроме японского магнитофона, у вашего сына никаких ценных
вещей не было?
- Одежда, - ответил старик, - летняя одежда, всякие там трусы,
майки... Ну, свитер на всякий случай...
- Какой фирмы магнитофон, не помните?
- Почему не помню, я все помню. "Соня" - вот как! Женя еще говорил:
один из лучших магнитофонов в мире, но что же это за лучший, когда
испортился?
- Что же с ним случилось?
- Я в этом не очень... Со звуком что-то. Женя хотел в Крыму где-то
починить.
Я попросил Максима Сидоровича показать фотографии сына. Он охотно
засеменил в соседнюю комнату, притащил альбом с аккуратно заправленными
снимками. Их было тут много, начиная от голого младенца и кончая
алжирскими: Евген Максимович в шортах и расстегнутой рубашке на фоне
какой-то экзотической растительности, потом в трусах на берегу
Средиземного моря.
Отобрав две фотографии, я попросил старика одолжить их нам - нужны
для розысков его блудного сына; как только найдется, вернем.
Посеяв таким образом зерно надежды в стариковской душе, я распрощался
с Максимом Сидоровичем далеко не так оптимистично настроенный, как он.
Следующий визит - в районную автоинспекцию. Здесь начинаются
операции, связанные с продажей автомобилей, здесь машины должны пройти
технический осмотр, после чего их владельцы получают соответствующий
документ для городской ГАИ. Итак, две недели назад, а точнее
четырнадцатого июня, здесь видели Евгена Максимовича Бабаевского или
человека, снимавшего с учета его "Волгу". Я даже знаю, кто именно видел
этого человека: на справке, которая хранится в городской ГАИ, стоит
подпись автоинспектора - младшего лейтенанта Павла Харченко.
Младший лейтенант предупрежден о моем посещении и, хотя сегодня ему
тут нечего делать, скучает в темноватой комнате, заставленной обшарпанными
столами и шкафами с картотекой и номерными знаками.
Мы здороваемся, и младший лейтенант предлагает мне самое удобное
место в комнате: кресло за столом, очевидно, начальника районной
автоинспекции. Я отказываюсь и примащиваюсь на стуле напротив него, не
потому, что такой скромный, просто отсюда мне ближе к Харченко.
Я хочу, чтобы младший лейтенант припомнил все, что может припомнить,
а для этого надо заглядывать ему в глаза, кроме того, вероятно, существует
какая-то незримая связь между людьми, и я почему-то уверен: чем ближе люди
друг к другу, тем легче осуществляется эта связь.
Просительно заглядываю в глаза Харченко и спрашиваю:
- Две недели назад у вас снимали с учета белую "Волгу" номерной знак
"КИФ 22-35". Помните этот случай?
Младший лейтенант хмурится и смотрит на меня настороженно:
- У нас, знаете, каждый день... Снять с учета, поставить...
Круговорот...
Я понимаю Харченко: черт его знает, зачем это появился настырный
капитан из угрозыска. Может, они что-нибудь прозевали, и самая лучшая
позиция: знать не знаю и ведать не ведаю.
- Конечно, круговорот, - соглашаюсь я, - и черта с два что-нибудь
запомнишь. Но ведь по глазам вижу: память у вас - дай бог каждому, да и
"Волга" заметная - белая и новая. И у меня большое подозрение: снимал ее с
учета не настоящий хозяин, а, вероятно, убийца.
Глаза младшего лейтенанта округляются. Убийца - это серьезно, и он
тотчас же сам становится серьезным, нагибается ко мне через стол и
говорит:
- Кажется, припоминаю... Хорошая машина, три тысячи на спидометре, я
еще подумал: спекулянт проклятый, сдерет за нее ого сколько!
Я раскладываю на столе перед младшим лейтенантом три фотографии, в
том числе снимок Евгена Максимовича Бабаевского.
- Один из них - владелец этой "Волги", - говорю.
Харченко отрицательно качает головой.
- Нет, с учета снимал совсем другой.
- И вы хорошо запомнили его? - с надеждой спрашиваю я.
- Конечно, - отвечает он и без напускной скромности добавляет: - У
меня вообще хорошая память. Увижу, как сфотографирую.
- И что же подсказывает вам эта фотопамять? - Не удерживаюсь от
иронии, но тут же понимаю, что полностью завишу от этого веснушчатого
младшего лейтенанта, и сразу поправляюсь: - Устный портрет, товарищ
Харченко, я очень прошу: устный портрет!
Младший лейтенант задумывается. Я не тороплю его, понимая, с каким
напряжением работает сейчас его мозг.
- Так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41