Я построю новый коровник, да
еще деньжата останутся.
Мне было досадно, что все так вышло, но я не терял надежды
расквитаться с Алфом.
После полдника я пошел на луг Алфа и отыскал быка. Он обрадовался
мне, хотя и рыл землю копытом и громко ревел - хотел себя показать. По
дороге я все думал, смогу ли разговаривать с быком так, как разговаривал с
Баунсом. Я боялся, что ничего не получится: ведь Баунс намного смышленее
быка.
И конечно же, я оказался прав. Втолковать что-либо быку было ужасно
трудно.
Зря я стал чесать у него за ушами - он закрыл глаза и почти заснул. Я
чувствовал, что это ему приятно. Тогда я растормошил быка, ткнул кулаком в
бок. Он расшевелился и даже пробормотал что-то в ответ. Очень эти быки
неразговорчивы.
Но я был уверен, что он понял меня как следует, - он вдруг так
рассвирепел и разбушевался, что меня даже страх взял, не перестарался ли
я. Я едва успел добежать до забора и перемахнуть через него. Домчавшись до
забора, бык снова стал рыть землю копытами и так заревел, что меня как
ветром сдуло.
Я вернулся домой очень довольный собой. Я ничуть бы не удивился, если
бы услышал в тот же вечер, что Алфа покалечил его собственный бык. Что ж,
так Алфу и надо: разве приятно, когда у тебя зажиливают заработок!
Когда кто-то принес известие о том, что случилось, я как раз был в
клубе. Кто-то вспомнил, как Алф всегда говорил, что ни одному быку нельзя
доверять. Еще кто-то добавил, что Алф часто говорил, будто только я могу
управляться с его быком, и он все время опасался, как бы бык не убил меня.
Меня тоже спросили, что я думаю о случившемся. Но я притворился,
будто двух слов связать не могу, и все смеялись надо мной, но мне было все
равно. Я знал то, чего не знали они. Воображаю, как удивились бы они,
узнав правду!
Но они ее, конечно, не узнают.
Не такой уж я простак.
Придя домой, я достал блокнот с карандашом и стал писать имена всех
моих врагов, всех, кто хоть раз посмеялся надо мной, навредил мне или
плохо говорил обо мне.
Список получился довольно длинный. Он включал почти всех в деревне.
Я подумал и решил, что, может быть, не стоит убивать всех. Я бы,
конечно, сделал это запросто. Но, думая об Алфе и банкире Пэттоне, я
понял, что от гибели людей, которых ненавидишь, радости мало. И еще мне
было ясно как день, что, поубивав всех, можно остаться совсем одному.
Я перечитал список. Два имени у меня вызвали сомнение, и я вычеркнул
их, потом еще и еще... Просмотрев список еще раз, я все-таки подумал, что
все оставшиеся в нем люди плохие. Я решил, что если не уничтожу их, то
что-нибудь сделаю с ними, потому что нельзя позволить им оставаться
плохими.
Долго я думал о дурном и хорошем, вспоминал, что слышал об этом от
проповедника Мартина. А он большой мастак на всякие такие разговоры. И я
решил в конце концов, что с ненавистью к врагам мне надо кончать. Лучше
платить добром на зло.
Утром я так торопился, что буквально проглотил завтрак. Мама
спросила, куда я собираюсь, и я ответил, что хочу прогуляться.
Сперва я пошел к дому приходского священника и уселся за церковной
оградой. Вскоре из дому вышел проповедник Мартин. Он стал прохаживаться
взад и вперед по своему, как он говорил, саду и делал вид, будто погружен
в благочестивые размышления. Правду сказать, мне всегда казалось, что он
делает это для того, чтобы произвести впечатление на наших старушек.
Очень легко я соединился с его разумом, и так тесно, что мне
показалось, будто не он, а я сам прохаживаюсь по саду. И, скажу я вам,
странное это было ощущение: я ведь превосходно знал, что сижу за оградой.
Благочестивых размышлений у проповедника Мартина в голове и в помине
не было. Он, оказывается, обдумывал доводы, которые собирался привести на
приходском совете, чтобы ему повысили жалованье. Он мысленно осыпал
проклятиями некоторых членов совета за их скупость, и я согласился с ним,
потому что они и в самом деле скряги.
Я заставил его подумать о том, что прихожане верят ему и видят в нем
своего духовного наставника. Я заставил его вспомнить о том, как в молодые
годы, только что окончив семинарию, он считал, что жизнь - сплошное
подвижничество. Я внушил ему мысль, что он предал все то, во что верил
тогда, и довел его до такой степени самоуничижения, что он чуть не
разрыдался. Тогда я заставил его прийти к выводу, что спастись может лишь
покаявшись и начав другую, праведную, жизнь.
Решив, что я неплохо поработал над проповедником, я пошел дальше. Но
я знал, что время от времени мне придется еще проверять проповедника
Мартина.
Я зашел в лавку, сел и понаблюдал, как Берт Джонс подметает пол. Пока
мы с ним разговаривали, я пробрался к нему в разум и напомнил ему, что он
сплошь и рядом платит фермерам за яйца меньше положенного. Заставил я его
вспомнить и о привычке приписывать лишнее в счетах, которые он посылает
покупателям, берущим в кредит, и о жульничестве с подоходным налогом. При
мысли о подоходном диалоге он перепугался, а я продолжал обработку, пока
не почувствовал, что он почти решил возместить убытки всем, кого
обманывал. На этом я ушел из лавки, уверенный, что могу вернуться в любое
время и сделать из Берта честного человека.
В парикмахерской я понаблюдал за Джейком, который кого-то подстригал.
Меня не очень интересовал человек, которого стриг Джейк: он жил милях в
пяти от нас, а я решил пока обрабатывать жителей только нашей деревни.
1 2 3 4 5