И
я подумал: может, с моими глазами что-то случилось и теперь я буду видеть
не только поверхность вещи, но и то, что у нее внутри? Тогда я попробовал
увидеть все как прежде, и у меня это получилось. Потом мне снова
захотелось увидеть корень одуванчика, и я увидел.
Я сидел и думал: почему никогда раньше я не мог так видеть, а теперь
могу? Тем временем мне захотелось узнать, что делается на дне ямы... И мне
стало видно все как на ладони. Я мог теперь заглядывать в любой омут, где
прячутся такие рыбины, каких в нашей речке еще никто не ловил.
Я ясно увидел, что возле моего крючка нет ни одной рыбешки, и стал
передвигать его, пока он не очутился перед самым носом большущей рыбины.
Но рыба, казалось, не замечала червяка. Может, она была сыта и просто
лежала, шевеля плавниками и жабрами.
Я подвел крючок так близко, что он задел рыбу по носу, но она и на
это не обратила ни малейшего внимания.
Тогда я заставил рыбу проголодаться.
Не спрашивайте меня, как я это сделал. Я не смогу объяснить. Просто я
решил, что знаю, как выкинуть эту штуку. Заставил, значит, я рыбу
проголодаться, и она накинулась на наживку, как Баунс на кость.
Рыба утянула поплавок под воду, я подсек ее и выдернул из воды. Сняв
рыбину с крючка, я провернул сквозь ее жабры и рот веревку, на которой уже
было нанизано штук пять рыбешек, пойманных раньше.
Потом я выбрал еще одну большую рыбину, подвел к ней крючок и
заставил ее проголодаться.
За полтора часа я выловил всех больших рыб. Оставалась разная мелочь,
но возиться с ней мне было уже ни к чему. На веревке почти не было места,
и, когда я взял ее и пошел, конец связки волочился по земле. Мне пришлось
перекинуть ее через плечо, и от рыбы рубашка сразу же стала мокрой.
Я позвал Баунса, и мы двинулись в город.
Всякий, кто попадался мне навстречу, останавливался и расспрашивал,
где я поймал рыбу, на что ловил, осталась ли там еще рыба, или я вытащил
всю. Когда я говорил, что выловил всю, люди хохотали до упаду.
Только было собрался я свернуть с главной улицы к дому, как из
парикмахерской вышел банкир Пэттон. От него чудесно пахло всеми
одеколонами, которыми парикмахер Джейк опрыскивает своих клиентов.
Увидев меня с рыбой, банкир остановился. Он посмотрел на меня, на
рыбу и потер свои жирные руки.
Потом заговорил со мной как с маленьким:
- А ну, Джимми, говори, где ты взял всю эту рыбу?
Он сказал это таким тоном, будто рыба не моя или будто я ловил ее
каким-нибудь запрещенным способом.
- В яме за домом Алфа, - ответил я.
И вдруг само собой получилось так, что я увидел его внутренности -
точно так же, как корни одуванчика под землей. Желудок, кишки и еще
что-то, наверное, печень, а надо всем этим в какой-то рыхло-розовой массе
- пульсирующий ком, в котором я узнал сердце.
Я вытянул вперед руки... не руки, конечно, потому что в одной руке я
держал удочку, а в другой рыбу, но у меня было такое ощущение, будто я
протянул их, схватил его сердце и сильно сжал.
Банкир открыл рот, охнул и обмяк, как будто из него ушла вся сила, и
мне пришлось отскочить в сторону, чтобы он не свалился прямо на меня.
Он упал и больше не вставал.
Из своей парикмахерской выбежал Джейк.
- Что с ним? - спросил он меня.
- Взял и упал, - ответил я.
Джейк посмотрел на банкира:
- Это сердечный приступ. Уж я-то знаю. Бегу за доктором.
Он побежал по улице к дому врача Мейсона, а со всех сторон стали
сбегаться люди.
Я узнал Бена с сыроварни, Майка из клуба и двух фермеров, приехавших
за покупками.
Выбравшись из толпы, я пошел домой. Мама увидела рыбу и обрадовалась.
- Вот вкусно-то будет! - сказала она. - Как тебе удалось наловить так
много, Джим?
- Клев был хороший, - пробормотал я.
- Так не теряй же времени, начинай чистить. Немного мы съедим сейчас,
несколько штук я отнесу проповеднику Мартину, а остальное посолю и положу
в погреб. Там она продержится еще не один день.
Тут прибежала миссис Лоусон, что живет напротив, и рассказала маме о
том, что случилось с банкиром Пэттоном.
- Он как раз разговаривал с Джимом, - заметила она.
- Почему же ты молчал, Джим? - спросила меня мама.
- Не успел сказать, - ответил я. - Я показывал тебе рыбу.
Мама и миссис Лоусон заговорили, перебивая друг друга, о банкире, а я
пошел в сарай чистить рыбу. Баунс сидел со мной рядом и наблюдал. Я готов
поклясться, что он был доволен не меньше меня. Будто и в самом деле
помогал мне ловить рыбу.
- Хороший выдался денек, Баунс, - сказал я, и Баунс согласился со
мной. Он вспомнил, как носился вдоль речки и дразнил лягушку, вспомнил,
как приятно пахнет земля, если ее хорошенько обнюхать.
Я вовсе не хочу убедить вас, что Баунс заговорил со мной. Но у него
был такой вид, будто он и в самом деле умеет говорить.
Люди все смеются надо мной, отпускают шуточки и стараются поддеть
меня, потому что я деревенский дурачок. Но когда-нибудь этот дурачок
покажет им всем! Они бы до смерти испугались, если бы с ними, например,
заговорила собака. Просто я подумал, как было бы хорошо, если бы Баунс
заговорил и мне не надо было бы угадывать, что он хотел сказать. Ничего
удивительного я в этом не увидел бы, потому что всегда считал, что Баунс
смышленый пес, и стоит ему только захотеть, как он начнет говорить.
Так мы и болтали с Баунсом, пока я чистил рыбу. Когда я вышел из
сарая, миссис Лоусон уже ушла домой, а мама на кухне готовила сковородку
для рыбы.
1 2 3 4 5