"Дальние места", скрытые возможности игры ума, а то и приливы чувств.
Различия в облике, видимо, не играли здесь особой роли.
Анджела утверждает, что литература - гнусный способ зарабатывать себе
на жизнь. Но это она сгоряча. Все писатели изредка провозглашают одно и то
же. Испокон веков представители любых профессий, мужчины и женщины в
равной мере, в недобрый час непременно заявляют, что их профессия -
гнусный способ зарабатывать себе на жизнь. Они, конечно, искренне верят в
то, что говорят, но во все другие часы и дни помнят, что вовсе она не
гнусная, а, напротив, очень и очень важная.
И сочинительство тоже важно, более того - чрезвычайно важно. Не
только потому, что дарит кому-то "путешествия в дальние места", но потому,
что сеет семена Земли - семена земной мысли и земной логики - среди
бесчисленных звезд.
"А они там ждут, - подумал Харт, - ждут рассказов, которые я теперь
никогда не напишу..."
Он мог бы, конечно, попытаться писать, несмотря ни на что. Он мог бы
даже поступить, как Джаспер, исступленно скрести пером, подавляя чувство
стыда, ощущая собственный анахронизм и несовершенство, страшась того
неотвратимого дня, когда кто-то выведает его секрет, догадается по
известной эксцентричности стиля, что это создано не машиной.
И все же Джаспер, вне всякого сомнения, не прав. Беда не в
сочинителях и даже не в принципе механического сочинительства как таковом.
Беда в самом Джаспере, в глубокой извращенности его психики, которая и
сделала его мятежником. Но мятежником боязливым, маскирующимся, запирающим
дверь на ключ, полирующим свой сочинитель и усердно прикрывающим пишущую
машинку на столе всяким хламом, чтобы никто - упаси бог - не додумался,
что он ею пользуется...
Харт немного согрелся, голода он уже не испытывал, и перед его
мысленным взором вдруг возникло одно из тех дальних мест, на какие,
видимо, и намекал Зеленая Рубаха. Небольшая рощица, и под деревьями бежит
ручей. Кругом мир и спокойствие, и, пожалуй, на всем лежит печать величия
и вечности, Слышно пение птиц, и вода, бегущая в мшистых берегах, издает
острый, пряный запах. Он шагает среди деревьев, их готические силуэты
напоминают церковные шпили. И в его мозгу сами собой рождаются слова -
слова, сцепленные так выразительно, так точно и тщательно, что никто и
никогда не ошибется в их истинном значении. Слова, способные передать не
только сам пейзаж, но и звуки, и запахи, и переполняющее все вокруг
ощущение вечности...
Но при всей своей восхищенности он не забывает, что в этих готических
силуэтах и в этом ощущении вечности таится угроза. Какая-то смутная
интуиция подсказывает ему, что от рощицы надо держаться подальше.
Мимолетно вспыхивает желание вспомнить, как он сюда попал, - но памяти
нет. Словно он впервые встретился с рощицей секунду-другую назад, однако
он твердо знает, что шагает под испещренной солнцем листвой многие часы, а
может, и дни.
Внезапно он почувствовал, как что-то щекочет ему шею, и поднял руку -
смахнуть непрошенное "что-то" прочь. Рука коснулась теплой маленькой
шкурки, и он вскочил с постели, словно ужаленный. Пальцы сжались на горле
инопланетянина... Он едва не сбросил эту тварь с груди, как вдруг
припомнил - с полной отчетливостью - странное обстоятельство, которое
никак не шло на ум накануне.
Пальцы расслабились сами собой, и он позволил руке опуститься. И
замер подле кровати, а существо-одеяло так удобно устроилось у него на
спине и плечах и обняло его за шею. Он больше не испытывал голода, не был
изнурен, и томившая его тоска куда-то исчезла. Он даже не помнил своих
забот, и это было самое удивительное: озабоченность давно вошла у него в
привычку.
Двенадцать часов назад он стоял в тупичке с существом-одеялом на
руках и силился выкопать из глубин заупрямившегося сознания объяснение
внезапному и непонятному подозрению - подозрению, что он уже где-то что-то
слышал или читал о таком вот плачущем создании, какое подобрал. Теперь,
когда одеяло укутало ему спину и приникло к шее, загадка разрешилась.
Не расставаясь с приникшим к нему существом, Харт решительно пересек
комнату, подошел к узкой и длинной полке и снял с нее книгу. Книга была
старая и затрепанная, лоснящаяся от множества прикосновений, и едва не
выскользнула у него из рук, когда он перевернул ее, чтобы прочитать на
корешке заглавие: "Отрывки из забытых произведении".
Он раскрыл томик и принялся перелистывать страницы. Он знал теперь,
где найти то, что нужно. Он вспомнил совершенно точно, где читал о
создании, прилепившемся за спиной. И довольно быстро нашел искомое -
несколько уцелевших абзацев из рассказа, написанного давным-давно и
давным-давно позабытого. Самое начало он пропустил - то, что его
интересовало, шло дальше:
"Живые одеяла были честолюбивыми. Существа растительного
происхождения, они, вероятно, лишь смутно сознавали, чего ждут. Но когда
пришли люди, бесконечно долгому ожиданию настал конец. Живые одеяла
заключили с людьми сделку. И в последнем счете оказались самыми
незаменимыми помощниками в исследовании Галактики из всех когда-либо
обнаруженных".
"Вот еще когда, - подумал Харт, - укоренилось вековое, самонадеянное
и счастливое убеждение, что человеку суждено выйти в Галактику,
исследовать ее, вступить в контакт с ее обитателями и принести на каждую
посещенную им планету ценности Земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20