Хорошенько изучив куклу, я хотел отбросить ее в сторону, но
неожиданно обнаружил, что не могу этого сделать. Она словно пустила в меня
корни. Кукла как будто нашла во мне убежище и, заняв его, уже не хотела
покидать. Я стоял, сжимая ее в кулаке, и пытался отшвырнуть от себя, но
мои пальцы не могли разомкнуться, а руки не хотели подняться для замаха.
Мне пришло в голову, что нечто подобное происходило с Тэкком,
единственное отличие состояло в том, что он добровольно подчинился ее
власти, находя в этом непонятное для меня удовольствие. Не исключено, она
порождала неслышные другим звуки, отклик на которые он находил в своей
душе. Видимо, потому, что он видел в ней божественный знак, способный
указать ему дорогу к спасению. Сара назвала ее Мадонной. Возможно, она
была права, хотя я так не считал.
Теперь я пошел по тропе, так же, как Тэкк, прижимая к себе этого
проклятого деревянного идола и укоряя себя, но не столько за то, что у
меня не хватает сил избавиться от куклы, сколько за то, что я поневоле
становлюсь кровным братом Тэкка. Больше всего меня раздражало, что я
делаюсь чем-то похожим на него - человека, которого я органически не
переваривал и глубоко презирал.
Мы продолжали двигаться по бескрайнему голубому плато, сзади багровые
горы теряли ясность очертаний, постепенно превращаясь в фиолетовые облака.
Я размышлял, не являлась ли очарованность Найта голубизной, что доказывали
первые предложения его рукописи, результатом влияния этой голубой земли,
возбуждавшей его воображение на всем пути до подножия гор и входа в
долину. Тут он и оставил Роско у ворот, а потом Роско поплелся назад по
тропе в город, где, наконец, по наивности угодил в ловушку и стал
пленником коварного гнома.
По прошествии нескольких дней, скорее от скуки, нежели из
любопытства, я снова открыл шкатулку и извлек рукопись. Я перечитал ее с
самого начала, перечитал внимательно - конечно, не сразу. Уж слишком она
была велика и к тому же убористо и небрежно написана. Мне стоило большого
труда разобрать и расшифровать каракули Найта. Я вникал в ее содержание
так же дотошно, как в забытом Богом монастыре историк копается в пыльных
манускриптах, разматывая дюйм за дюймом пергаментный свиток, и не столько
доискивается, как мне представлялось, до какой-нибудь сенсационной тайны,
сколько старается понять человека, исписавшего такую груду бумаги,
проследить маршрут блужданий человеческого разума на пути к истине,
скрывающейся где-то в неизведанных глубинах подсознания.
Но в тексте не было ни одного рационального зерна, или, по крайней
мере, я не мог его отыскать. Это была абсолютная бессмыслица, не
поддающаяся пониманию. Разве что только самому Найту, мучающемуся
недержанием слов и изливающему их потоки ради них самих, это и казалось
разумным.
Лишь на десятый вечер, когда мы были в двух переходах от начала
пустыни, я наконец наткнулся на отрывок, показавшийся мне не лишенным
смысла:
"...А эти ищут голубого и багрового знания. Они ищут его по всей
Вселенной. Они ловят все, что может быть известно или придумано. Не только
голубое и багровое, но весь спектр знаний. Они ставят ловушки на одиноких
планетах, затерянных в бездне пространства и времени. В синеве времени.
Знания ловятся деревьями, и, пойманные, они складируются и хранятся до
сбора золотого урожая. Огромные сады могучих деревьев пронзают синеву, на
мили погружаясь в нее, пропитываясь мыслями и знаниями. Так иные планеты
впитывают золото солнечного света. Эти знания - их плоды. Плоды
многообразны. Они - пища для тела и ума. Они круглы и продолговаты, тверды
и мягки. Они и голубы, и золотисты, и багряны. Иногда красны. Они
созревают и падают. И их собирают. Так как урожай - это время сбора, а
созревание - время роста. И голубое и золотистое..."
Здесь Найт снова впал в бессвязный бред, который, как и во всей
рукописи, преимущественно выражался в бесконечном перечислении оттенков
цвета, разновидностей форм и размеров.
Я опять внимательно перечитал этот единственный абзац, показавшийся
не лишенным смысла, и пролистал предшествующие ему страницы текста в
надежде обнаружить хоть какую-то зацепку, указывающую на то, что он
подразумевал под "этими", но так ничего путного и не нашел.
Я отложил рукопись и присел у костра, лихорадочно обдумывая, какой же
смысл скрывается за содержанием этого отрывка. Был ли он случайным
порождением больного воображения; также, как и текст в целом? Или
представлял собой плод сиюминутного озарения, во время которого Найт успел
изложить важный факт, несколько затуманенный пеленой мистицизма? А, может
быть, Найт вовсе и не был таким сумасшедшим, каким казался, и вся эта
рукописная галиматья была не более чем искусным камуфляжем, за которым
скрывалось тайное послание, предназначенное для того, в чьих руках волею
судьбы окажется рукопись. Впрочем, я тут же отбросил это предположение,
как несостоятельное. Если бы он был действительно в своем уме и додумался
до столь хитрого способа передачи информации, он бы уже давно бежал из
долины и стремглав несся обратно в город, надеясь выбраться с этой
планеты-ловушки и с приобретенными знаниями вернуться в галактику.
А если в этом отрывке действительно содержалось замаскированное
послание, тут же возникал вопрос: как ему удалось об этом узнать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76