- И видит Бог, если ты
вновь дашь маху, я спущусь и сделаю из тебя котлету.

10
Тропа извивалась по поверхности иссушенной земли, пересекая песчаные
дюны и растрескавшиеся низины, которые недели и месяцы, а может быть, даже
и годы назад заполнялись дождевой водой. Она карабкалась по изломанным,
осыпающимся склонам, возвышающимся среди нелепых нагромождений земли,
огибала шарообразные валуны. Грунт повсюду был красным и желтоватым, и
только кое-где выделялись гладкие черные пятна в местах выхода на
поверхность вулканической породы. Далеко впереди, иногда видимая глазу, а
иногда сливающаяся с голубизной горизонта, возникала отсвечивающая
пурпуром линия, которую можно было принять за горную гряду.
Растительность представляла собой редкий низкорослый кустарник,
прижавшийся к земле, с торчащими то там, то здесь колючками. На
безоблачном небе продолжало ослепительно сиять солнце, но жара по-прежнему
не наступала - было все так же тепло и приятно. Солнце, наверное, было
меньшего размера и не таким ярким, как наше земное, либо планета
находилась от него на большем расстоянии.
На высоких склонах возвышались куполообразные каменные здания или, по
крайней мере, какие-то сооружения, напоминавшие дома. Как будто кому-то
срочно понадобилось временное убежище, и он, набрав плоских камней,
которыми были усыпаны окрестные склоны, сложил эти хрупкие пирамиды. Камни
были незатейливо нагромождены один на другой, причем, видимо, не скреплены
раствором. Некоторые сооружения хорошо сохранились, в других часть камней
осыпалась, а встречались и такие, что совсем развалились и лежали
бесформенной грудой.
Были также и деревья. Они поднимались со всех сторон и каждое из них
тянулось вверх в горделивом одиночестве, отделенное от соседних
пространством в несколько миль. Мы не приближались ни к одному из них.
Не было ни одного признака жизни. Кругом простиралась лишь земля -
застывшая и неподвижная. Не было даже ветра.
Я держался обеими руками за луку седла, чтобы сохранить равновесие и
все время боролся с искушением провалиться в зияющую темноту, которая
наплывала на глаза, как только я переставал ей сопротивляться.
- Все в порядке? - спросила Сара.
Я даже не помню, ответил ли я ей, настолько я был поглощен стараниями
не выпасть из седла и одолеть темноту.
Мы остановились на привал в полдень. Не помню, ели мы или нет, хотя
полагаю, что ели. Хорошо помню одно. Мы расположились на участке
бесплодной земли под одним из склонов, и я сидел, прислонившись к земляной
стене, перед моими глазами находилась другая такая же стена, и я заметил,
что она была образована отчетливо проступающими слоями обнаженной породы
различной плотности. Некоторые слои были глубиной не более нескольких
дюймов, другие - не менее четырех-пяти футов, и каждый из них имел свой
неповторимый оттенок. По мере того, как я разглядывал эти слои, я
постепенно начинал осознавать смысл исторических эпох, которые каждый из
них представлял. Я пытался переключиться на что-нибудь другое, так как с
этими мыслями возникало тревожное ощущение причастности к великой тайне.
Казалось, я, подвластный чьей-то посторонней воле, сосредотачиваю все свои
способности, концентрирую свою энергию и духовные силы на глубоком
проникновении в суть времени, которое на моих глазах воскрешает стена. Но
переключиться я не мог: по неведомой причине я должен был это делать,
вынужден был прилагать все старания, чтобы добиться истины. Я мог лишь
надеяться, что где-нибудь на пути познания достигну конечной точки -
точки, за которой уже нет дороги вперед, или рубежа, на котором я пойму
или почувствую все, что я должен понять или ощутить, подталкиваемый к
этому невидимой рукой.
Время стало настолько осязаемым и реальным, что у меня вряд ли
найдутся слова, чтобы описать мое состояние. Вместо абстрактного понятия
оно выступало в материальных формах, которые я мог не только отчетливо
различать (хотя они не были ни видны, ни ощутимы), но также и осознавать.
Причем годы и эпохи не прокручивались перед моими глазами, как в кино.
Наоборот, они представали передо мной в застывшем виде. Словно
хронологическая таблица вдруг ожила и окаменела. Через дрожащую зыбь
временной структуры, как сквозь стекло витрины, плохо отшлифованное
неумелым ремесленником, мне удалось смутно различить планету такой, какой
она была в минувшие века; века, которые очутились не в прошлом, а перешли
в настоящее. Я будто бы находился за пределами времени и был независим от
него, я, как сторонний наблюдатель, мог разглядывать и изучать его, словно
некую материальную форму, находившуюся в одном измерении со мной.
Еще я помню, как проснулся, и несколько секунд мне казалось, что я
пробудился от бредового наваждения, в котором мне пригрезилось ожившее
время. Но потом я понял, что это не так: перед глазами уже не было земли,
я лежал спиной на подстеленных одеялах и был укрыт ими. Мое лицо было
обращено к небу. Надо мной нависал небосвод, подобного которому я никогда
в жизни не видел. Какое-то время я был просто ошарашен и лежал, пытаясь
разгадать открывшуюся мне тайну. Затем, словно кто-то мне подсказал (хотя
никто, конечно, не подсказывал), я понял, что передо мной наша галактика,
раскинувшаяся на небосводе во всей своей красе. Почти над моей головой
сиял ее центр, а вокруг него в водовороте раскручивались щупальца
ответвлений и оторвавшиеся от них сегменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76