Но тот больше не был
безликим. Харингтон узнал его по исходящей волне мощного внушения, по
какому-то почти неприличному чувству собственного бессилия.
- Харингтон! - воскликнул безликий человек, который теперь приобрел
лицо. - Как хорошо, что вы пришли! Невероятно, чтобы мы с вами...
- Да, невероятно.
Он едва сознавал, что говорит. Он ответил автоматически, как
автоматически протягивают руки, чтобы спастись от удара - простой защитный
механизм.
Мэдисон встал, и, обходя вокруг стола, пошел ему навстречу. Если бы
Харингтон мог повернуться и бежать, он сделал бы это. Но он не мог. Он был
ошеломлен, он онемел, у него не осталось ни одного движения, кроме
автоматических жестов вежливости, выработанных в нем тридцатью годами
аристократической жизни.
Он знал, что лицо его невозмутимо и вежливо, и был благодарен судьбе
за это. Ни в коем случае он не должен был показывать, что узнал своего
собеседника.
- Невероятно, что мы с вами никогда не встречались, - сказал Мэдисон.
- Я прочел все, написанное вами, и мне все ужасно понравилось.
- Вы очень добры, - сказала спокойная и невозмутимая часть
Харингтона, протягивая руку. - Это моя вина, что мы никогда не
встречались. Я вел слишком затворническую жизнь...
Он ощутил в своей руке ладонь Мэдисона и почти конвульсивно сжал
пальцы. Рука редактора оказалась сухой, холодной и очень похожей на
клешню. Этот человек был подобен грифу: тонкая сухая кожа, плотно
обтягивающая череп, проницательные беспокойные глаза, совершенное
отсутствие волос, рот, подобный ножевой ране...
- Вы должны присесть, - сказал Мэдисон, - и побыть немного со мной.
Нам есть о чем поговорить.
В комнате был лишь один стул, свободный от книг. Харингтон неловко
сел, во рту у него все еще было сухо от страха.
Мэдисон снова вернулся на свое место и наклонился над столом.
- Вы очень похожи на свою фотографию, - заявил он.
Харингтон пожал плечами.
- У меня хороший фотограф.
Он чувствовал, как медленно возвращается к жизни, как оцепенение
проходит, и две части его существа снова сливаются, становясь одним
человеком.
- Мне кажется, - сказал он, - что здесь у вас преимущество передо
мной. Не могу припомнить, чтобы видел когда-нибудь ваше фото.
Мэдисон шутливо погрозил ему пальцем.
- Я анонимен, - сказал он. - Вы, конечно, знаете, что все редакторы
лишены лица. Они не должны навязывать себя общественному мнению и
сознанию.
- Это, несомненно, ошибка, - возразил Харингтон, - но, поскольку вы
считаете, что так лучше, не буду спорить с вами.
Он почувствовал порыв паники: замечание об безликости редактора не
было похоже на простое совпадение.
- А теперь, когда вы пришли, чтобы повидаться со мной, - сказал
Мэдисон, - я полагаю, что это связано со статьей в утреннем выпуске?
- Вы правы, - спокойно сказал Харингтон. - Именно поэтому я здесь.
- Надеюсь, вы не очень сердитесь?
Харингтон покачал головой.
- Вовсе не сержусь. В сущности, я пришел поблагодарить вас за ту
помощь, что вы оказали мне. Я уже думал об этом. Я говорил себе, что я
должен это сделать, однако...
- Однако, вы беспокоились из-за своей ответственности перед
читателями. Может быть, даже перед самим собой?
- Писатели редко замолкают. По крайне мере - добровольно. Это не по
правилам.
- Но это было очевидно, - возразил Мэдисон. - Такое решение казалось
настолько соответствующим вам, что я не мог сопротивляться. Наверное, я
даже хотел повлиять на вас. Вы так прекрасно изложили в своей последней
книге то, что говорили уже много лет назад, что было бы стыдно пытаться
что-то добавить. Совсем другое дело, если бы вы нуждались в деньгах и ради
них продолжали писать, но ваши гонорары...
- Мистер Мэдисон, что бы вы сделали, если бы я выразил протест?
- Мне пришлось бы публично извиниться перед вами. И я постарался бы
сделать это самым лучшим образом. - Он встал и снял со стола стопку книг.
- Я просматривал ваши последние книги и кое-что мне хотелось бы с вами
обсудить.
"Конечно, он - ключ, - думал Харингтон, глядя, как Мэдисон листает
книги. - Но он и нечто большее, этот Седрик Мэдисон!"
Он знал, что должен как можно быстрее выбраться отсюда, и в то же
время это нужно сделать так, чтобы не возбуждать подозрений. А пока что,
напомнил он себе, надо продолжать играть роль писателя, культурного
человека, последнего джентльмена.
- А, вот оно! - с торжеством воскликнул Мэдисон. Он заторопился к
столу, сжимая в руке книгу. - Вот здесь, в главе шестой, вы пишете...
Луна садилась, когда Харингтон миновал массивные ворота и направился
по дорожке к прекрасному белому зданию на холме.
Он вышел из машины и поднялся по широким каменным ступеням, ведущим к
его дому.
Добравшись до вершины, он остановился, чтобы взглянуть на освещенный
луной склон, заросший травой и тюльпанами, белеющими березами и темными
вечнозелеными растениями. Он подумал, что на такие пейзажи человек должен
смотреть как можно чаще - захватывающий дыхание миг призрачной красоты,
момент, вырванный из вечного движения от рождения к смерти.
Он гордо стоял на вершине, позволяя лунной красоте ночи вливаться в
его душу.
"Это, - сказал он себе, - одно из тех непостижимых мгновений жизни,
которые невозможно предвидеть, а впоследствии оценить или
проанализировать..."
Он услышал, как открылась дверь, и медленно повернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13