А по самой середине этого круга лежит, поблескивая серебром,
какой-то прибор или аппаратик чуть побольше баскетбольного мяча.
Мы остановились на краю круга, и все обернулись и посмотрели на нас,
но посмотрели без малейшего удивления, словно это в порядке вещей - что
одна из них привела с собою чужака.
Моя спутница что-то сказала своим певучим голосом, и так же напевно,
без слов ей ответили. Все смотрели на меня испытующе, дружелюбно.
А потом они сели в круг, только один остался на ногах - он шагнул ко
мне и знаком предложил присоединиться к ним.
Я сел, по правую руку села та, что прибежала со мною, по левую - тот,
кто пригласил меня в круг.
Наверно, это у них вроде праздника или воскресной прогулки, а может
быть, и что-то посерьезнее. По лицам и позам видно: они чего-то ждут,
предвкушают какое-то событие. Они радостно взволнованы, жизнь бьет в них
ключом, переполняет все их существо.
Теперь видно, что они совершенно нагие и, если бы не странный хохол
на голове, вылитые люди. Любопытно, откуда они взялись. Таппер сказал бы
мне, если бы здесь жил такой народ. А он уверял, что на всей планете живут
одни только Цветы. Впрочем, он обмолвился, что иногда тут появляются
гости.
Может быть, эти черные хохлатые создания и есть гости? Или они -
потомки тех, чьи останки я отыскал там, на насыпи, и теперь, наконец,
вышли из какого-то тайного убежища? Но нет, совсем не похоже, чтобы они
когда-либо в своей жизни скрывались и прятались.
Странный аппаратик по-прежнему лежит посреди круга. Будь мы на
воскресной прогулке в Милвилле, вот так посередине поставили бы чей-нибудь
проигрыватель или транзистор. Но этим хохлатым людям музыка ни к чему,
самая их речь - музыка, а серебристый аппарат посреди круга очень
странный, я никогда в жизни ничего похожего не видел. Он круглый и словно
слеплен из множества линз, каждая стоит немного под углом к остальным,
каждая блестит, отражая лунный свет, и весь этот необыкновенный шар
ослепительно сияет.
Сидящие в кругу принялись открывать корзинки с едой и откупоривать
бутылки, и я встревожился. Мне, конечно, тоже предложат поесть, отказаться
неловко - они так приветливы, - а разделить с ними трапезу опасно. Хоть
они и подобны людям, организм их, возможно, существует на основе совсем
иного обмена веществ, их пища может оказаться для меня ядом.
Казалось бы, пустяк, но решиться не так-то просто. Что же делать, как
поступить? Пусть их еда мерзкая, противная - уж как-нибудь я справлюсь, не
покажу виду, что тошно, и проглочу эту дрянь, лишь бы не обидеть новых
друзей. Ну, а вдруг отравишься насмерть?
Только недавно я уверял себя, что, как бы ни опасны казались Цветы,
надо пустить их на нашу Землю, надо всеми силами добиваться
взаимопонимания и как-то уладить возможные разногласия. Я говорил себе: от
того, сумеем ли мы поладить с первыми пришельцами из чужого мира, быть
может, зависит будущее человечества. Ибо настанет время - все равно, через
сто лет или через тысячу, - когда мы встретимся еще и с другими разумными
существами - жителями иных миров, и нельзя нам в первый же раз не
выдержать испытания.
А здесь со мною уселись в кружок представители иного разума - и не
может быть для меня других правил, чем для всего человечества в целом.
Надо поступать так, как должен бы, на мой взгляд, поступать весь род
людской, - а стало быть, раз угощают, надо есть.
Наверно, я рассуждал не так связно. Неожиданности сыпались одна за
другой, я не успевал опомниться. Оставалось решать мгновенно - и
надеяться, что не ошибся.
Но мне не пришлось узнать, верно ли я решил: по кругу еще только
начали передавать еду, как вдруг из сверкающего шара послышалось мерное
тиканье - не громче, чем тикают в пустой комнате часы, но все мигом
вскочили и уставились на шар.
Я тоже вскочил и тоже во все глаза смотрел на странный аппарат; про
меня явно забыли, все внимание приковано было к этому блестящему мячу.
А он все тикал, блеск его замутился и светящаяся мгла поползла от
него вширь, как стелются по прибрежным лугам речные туманы.
Нас обволокло этой светящейся мглой, и в ней стали складываться
странные образы - сперва зыбкие, расплывчатые... понемногу они сгущались,
становились отчетливей, хотя так и не обрели плоти; словно во сне или в
сказке, все было очень подлинное, зримое, но в руки не давалось.
И вот мгла рассеялась - или, может быть, просто мы больше ее не
замечали, ибо она создала не только образы и очертания, но целый мир, и мы
оказались внутри его, хотя и не участниками, а всего лишь зрителями.
Мы стояли на террасе здания, которое на Земле назвали бы виллой. Под
ногами были грубо обтесанные каменные плиты, в щелях между ними
пробивалась трава, за нами высилась каменная кладка стен. И однако стены
казались неплотными, тоже какими-то туманными, словно театральная
декорация, вовсе и не рассчитанная на то, что кто-то станет ее пристально
разглядывать и пробовать на ощупь.
А перед нами раскинулся город - очень уродливый, лишенный и намека на
красоту. Каменные ящики, сложенные для чисто практических надобностей; у
строителей явно не было ни искры воображения, никаких стройных замыслов и
планов, они знали одно: громоздить камень на камень так, чтобы получилось
укрытие. Город был бурый, цвета засохшей глины, и тянулся, сколько хватал
глаз - беспорядочное скопище каменных коробок, теснящихся как попало,
впритык одна к другой, так что негде оглядеться и вздохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83