Через реку перебираются разве что феи, да
эльфы, да те из гоблинов, кто помельче, а с ними управиться легко. Только
мороки много, а опасности на самом деле никакой.
- Нечисть сейчас между двух огней, - сказал Харкорт. - К востоку и к
северу от них - варвары, а к югу - наши легионы. Хотя не понимаю, чем
страшны ей легионы, когда их отвели так далеко от границы - и здесь, и в
других местах. Отвели, наверное, из каких-нибудь дурацких политических
соображений. Я думаю, Нечисть боится нас, хоть это и трудно себе
представить. Не только нас с вами, конечно, а всех, кто живет в
укрепленных постах и замках вдоль реки.
- Может быть, и так, - согласился аббат. - Семь лет назад они
захватили наше аббатство - должен сказать, без особого труда, ведь редко
кто из монахов умеет драться, - и еще несколько монастырей, и множество
поместий, что были вовсе не укреплены или укреплены плохо, но замки - и
те, что вверх по реке, и ниже - почти все устояли и задали им жару.
Правда, Фонтен они все-таки взяли...
Аббат внезапно умолк, и наступило неловкое молчание. Потом он сказал:
- Прости меня, Чарлз. Мне не надо было это говорить. Такой уж у меня
длинный язык, никак с ним не сладишь.
- Ничего, - ответил Харкорт. - Воспоминания с годами тускнеют. Мне
уже не больно. Свыкся.
Хотя на самом деле это неправда, подумал он про себя. Это
воспоминание с годами не потускнело, оно все еще причиняло ему боль, и
свыкнуться с этим он не мог.
Он все еще явственно представлял себе ее такой, какой видел в
последний раз, в то майское утро, - пряди золотистых волос, падавшие ей на
лицо от порыва весеннего ветерка, ее стройную фигурку на фоне голубого
неба, когда она прощалась с ним, садясь на коня. Из-за того, что волосы,
развевавшиеся по ветру, закрыли тогда ее лицо, он теперь не мог его
припомнить. Когда-то он готов был поклясться, что никогда его не забудет,
что для этого ему даже не нужно ее видеть, ведь ее черты навечно врезались
ему в память. И все же с годами он их забыл. Может быть, время хочет таким
способом помочь мне, подумал он. Но лучше бы оно не пыталось,
"Элоиза! - сказал он про себя. - Если бы только я мог припомнить,
если бы я мог снова представить себе твое лицо!.." Он знал, что это было
смеющееся, радостное лицо, но не мог теперь вспомнить ни веселых морщинок,
которые появлялись у нее вокруг глаз, когда она смеялась, ни очертаний ее
улыбающихся губ.
Аббат протянул бутылку, и Харкорт машинально подставил свой бокал.
Аббат наполнил его, плеснул немного себе и снова откинулся в кресле.
- Может быть, так оно и лучше, - продолжал он. - Это длится уже не
одно столетие - ты сам говоришь, что начиная с четвертого века. На востоке
и севере варвары, на западе и юге мы, а Нечисть посередине. И все качается
туда-сюда, как маятник. Пятьсот с чем-то лет назад нечисть отступила -
может быть, потому, что давление варваров ослабло, а Рим наступал. Рим
тогда был силен, как никогда, это было время нашего недолгого Возрождения.
Потом его слабые ростки погибли - может быть, причиной и стал новый натиск
Нечисти, трудно сказать: возможно, они в любом случае не смогли бы выжить.
Еще позже, без малого лет двести назад, варвары снова начали теснить
Нечисть, и она, нуждаясь в жизненном пространстве, снова обрушилась на
нас. Рим в это время был в упадке, его легионы откатились назад, а вместе
с ними множество беженцев. После этого граница прошла по нашей реке, она и
до сих пор здесь. Но я хочу сказать вот что - Нечисть все еще служит
буфером между нами и варварами. И из двух зол Нечисть, возможно, меньшее.
Мы ее знаем, поведение ее более или менее можем предвидеть. Пожалуй, для
нас лучше, что на той стороне реки - Нечисть, а не варвары.
- Ну, не знаю, - сказал Харкорт. - Варвары все-таки люди, и мы
воевали бы с ними как с людьми - сталь против стали. А Нечисть - совсем
другое дело. Она дерется зубами и когтями, она обдает тебя своим гнусным
дыханием, она не признает никаких правил. И перебить ее не так просто -
лезет и лезет. Я уже по горло сыт и Нечистью, и ее манерой драться.
Аббат наклонился вперед.
- В тот набег мы лишились многих достойнейших братьев и почти всего,
что у нас было. Но есть очень странная вещь, она не дает мне покоя, когда
я припоминаю все, что мы потеряли. Там была одна вещь, которая ничего
особенного собой, конечно, не представляла. Может быть, ты ее помнишь.
Маленькая стеклянная призма, в которой спрятана радуга.
- Помню, - сказал Харкорт. - Мне ее показывали в детстве. По-моему,
при этом был и ты с Хью.
- Да, теперь и я вспомнил. Мы при этом были.
- Кто то из монахов, не помню кто, привел нас в святилище и показал
эту призму. Из окна под самым потолком падал луч света, и когда монах
поднял призму, чтобы луч упал на нее, она вдруг засияла всеми цветами
радуги.
- Пустячок, конечно, - продолжал аббат. - Просто забавная игрушка.
Хотя, если подумать, может быть, и не просто игрушка. А, например,
произведение искусства. Ее сделал какой-то древний мастер. Одни говорили в
Риме, другие - в Галлии. Вырезал из куска чистейшего хрусталя и отшлифовал
по всем правилам. Скорее всего, это было много сотен лет назад - возможно,
в тот краткий миг Возрождения.
- Я часто думаю, - заметил Харкорт, - каким стал бы мир сейчас, если
бы Возрождение тогда не заглохло под гнетом обстоятельств. Ведь именно
тогда было построено это аббатство, тогда было возведено и создано
множество вещей, которыми мы теперь заслуженно гордимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97