- А когда твой высокоуважаемый предок, - продолжал аббат елейным
тоном, - предложил остаться на ужин, я с радостью принял приглашение. На
мой взгляд, нет ничего вкуснее хорошо зажаренного, сочного кабана.
Позади них слуги хлопотали у стола, раскладывая доски для нарезания
хлеба и ножи, расставляя кружки и зажигая свечи.
Шишковатый встал и подошел к камину. Он стоял спиной к огню в одной
белой набедренной повязке, плотный, массивный, весь покрытый бурой
шерстью, как медведь, у которого только что кончилась весенняя линька.
Харкорт вдруг осознал, что это не человек, а совсем иное существо, чуждое
всему человеческому. За много лет Харкорт привык к мысли, что Шишковатый -
друг и неразлучный спутник деда, и хотя всегда знал, что он на самом деле
не человек, тем не менее воспринимал его как существо, ничем не уступающее
человеку, и больше об этом не задумывался. "Почему же я только сейчас
вдруг увидел, кто он такой на самом деле?" - подумал Харкорт.
В том, что его называли Шишковатым, не было ничего удивительного: он
действительно был какой-то шишковатый. Его массивные плечи были устроены
иначе, чем у человека, голова не возвышалась над ними, а выдавалась
вперед, и шеи, можно сказать, не было совсем. Руки у него были куда
длиннее человеческих, а ноги - кривые, как будто он сидит верхом на чем-то
круглом. Сейчас, когда Харкорт впервые увидел - а вернее, впервые осознал
- эти отличия, ему стало не по себе. Потому что он любил Шишковатого,
любил уже теперь, несмотря на эти отличия. Когда он был еще младенцем,
Шишковатый качал его у себя на коленке, а когда подрос - гулял с ним,
показывая ему всевозможные чудеса природы. Шишковатый выискивал для него
птичьи гнезда, которых он сам ни за что бы не смог найти, и объяснял, как
их искать. Шишковатый говорил ему, как называются разные дикорастущие
травы, которые он до этого считал ничем не примечательными, и объяснял,
что вот этот корешок помогает при такой-то болезни, а горький навар из
этих вот листьев - при другой. Шишковатый находил для него лисьи норы и
барсучьи логовища. И насколько Харкорт мог припомнить, рассказы
Шишковатого, как ничьи другие, неизменно оставляли у него ощущение, будто
все, что он слышит, необычайно важно. Загулявшись, они усаживались
где-нибудь под деревом, и Шишковатый сочинял для него длинные истории,
такие складные, что он верил каждому их слову и многие помнил до сих пор.
- Как бы ты ни мечтал приняться за кабана, придется тебе потерпеть, -
проворчал дед, обращаясь к аббату. - Смотри, как бы тебе не помереть с
голоду, не дождавшись. Сколько живу на свете, не видал здесь такого
переполоха. Женщины уложили моего блудного сына в самую лучшую кровать и
теперь только и делают, что бегают пичкать его горячим вином с пряностями,
кормить всевозможными лакомствами, подержать его за руку и попричитать над
ним. Просто смотреть тошно.
- А как он себя чувствует? - спросил Харкорт.
- Нет у него никакой особой хвори, которую нельзя было бы вылечить
двенадцатью часами крепкого сна, но они так пристают к нему со своими
заботами, что он не может глаз сомкнуть. Твоя мать - прекрасная женщина,
но иногда она бывает уж чересчур усердна.
Видя своего деда в таком настроении, Харкорт понял, что расспрашивать
про дядю дальше нет никакого смысла.
- А что нужно было у нас римлянам? - спросил он. - Или просто
заглянули мимоходом?
- Римляне никогда не заглядывают просто мимоходом, - сказал дед. - Им
много чего было нужно. Для коней - овса, а для людей - окороков, и
солонины, и колбас, и вообще всего, на что они только смогли наложить
лапу. Они нагрузили свои две повозки до того, что оси стали трещать. И за
все дали мне расписку - не знаю, какой от нее толк.
- Может быть, придется ехать в Рим, чтобы по ней получить что
полагается, - сказал аббат, - Или, по крайней мере, в ближайший лагерь
легиона, где бы он ни был. Слава Господу нашему, что они миновали
аббатство.
- Они прекрасно знают, что у аббатов много не выпросить, - сердито
возразил старик. - И что мне как верному гражданину Империи некуда будет
деться и придется дать им все, что попросят.
- Сдается мне, - заметил Шишковатый, - что уж слишком дорого
обходится тебе твое гражданство, а толку от него в конечном счете
никакого.
Старик, ничего не ответив, спросил Харкорта:
- Рауль говорил тебе, в чем там было дело?
- Совсем немного, Даже очень мало, Он пытался что-то мне сказать, но
я не дал. Он сказал, что нашел призму Лазандры.
Аббат мгновенно сел прямо, словно его подбросило.
- Призму? - воскликнул он. - Ту самую, о которой мы с тобой сегодня
говорили?
- Ту самую, - подтвердил Харкорт, - В которой, как говорят, заключена
душа святого.
Дед сразу взял быка за рога:
- Он ее привез?
- Нет. Он знает только, где она.
- Вечно он чего-то ищет, - недовольно сказал старик. - Никак не
уймется. Не успеет вернуться после одной сумасбродной затеи, как уже
задумывает следующую.
- Но ты ведь рад, что он вернулся.
- Конечно, рад. Он мой единственный сын. Он и твоя мать - вот и все
мои дети. Во всяком случае, о других мне ничего не известно.
- Если Рауль прав... - начал было аббат.
- Когда речь идет о таких серьезных делах, - сказал старик, - мой сын
никогда не врет. Он невозможно привирает в своих рассказах, чтобы они были
поинтереснее, но если он говорит, что видел что-то, значит, на самом деле
видел, можете быть уверены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97