А потом
оно прочно закрепилось за уроженцами северных, главным образом
северо-восточных штатов. И потому для конфедератов северяне были "янки",
но сами они - никогда.], боевые же достоинства южан всегда проявлялись в
умении спровоцировать атаку войск Союза [т.е. федеральных войск], а потом
истощить их силы, перемалывая в упорной обороне.
Однако мне пришлось признаться себе, что в этих рассуждениях
присутствует и слабое место. Там, на других холмах, нет ни Ли, ни
Лонгстрита. Они отвоевали свое больше века назад, и впредь им никогда не
сражаться. А эта пародия на бой, разыгрываемая у меня на глазах, отнюдь не
повторяла подлинной геттисбергской битвы, а всего лишь отражала
традиционное представление о ней, выглядела именно такой, какой предстала
она мысленному взору позднейших поколений.
Рядом со мной, вспахав дерн, впился в землю осколок. Я потянулся было
к нему, но, не успев прикоснуться, отдернул руку - металл источал жар. Я
был уверен, что попади он в меня - и я был бы убит столь же легко и
надежно, как в настоящем сражении.
Справа от меня виднелась рощица - та самая, которой в момент
наивысшего успеха достигла атака конфедератов, достигла - и откатилась по
склону назад; позади - и тоже чуть правее - высились невидимые сейчас в
дыму массивные и безобразные кладбищенские ворота. Несомненно, местность
выглядела сейчас точно так же, как и в тот, более чем столетней давности
день, а это воспроизведение баталии будет развиваться в полном
соответствии с хронологией событий, какой сохранилась она в человеческой
памяти - включая передвижения отдельных воинских частей и более мелких
подразделений, хотя, разумеется, со временем многие детали стерлись из
памяти, и последующие поколения уже не знали о них - или предпочли точному
знанию пометы на полях; но так или иначе, а здесь Гражданская война будет
в точности такой, какой представляется людям во время застольной беседы:
во многих отношениях их знания или предположения могут, конечно, оказаться
справедливыми, однако никому не под силу представить себе, как это
выглядело в действительности, не пережив баталии лично и не испытав ее
превратностей на собственном опыте.
Разверзшийся вокруг кромешный ад и не думал прекращаться - грохот и
рев, пыль и дым, скрежет и пламя. Я все так же прижимался к земле,
которая, казалось, продолжала колебаться подо мной. Я уже не был в
состоянии воспринимать звуков, и временами мне начинало казаться, что я
оглох навсегда, что такого понятия, как "слух", вообще никогда не
существовало и я его попросту выдумал.
Со всех сторон одетые в голубые мундиры [форма федералистов; южане
носили серые] солдаты тоже вжимались в землю, прячась за камнями,
нагромождениями жердей, вытащенных из каких-то изгородей, втискиваясь в
наспех вырытые мелкие окопчики; они инстинктивно старались спрятать
головы, но руки сжимали ружья, направленные в сторону холма, откуда палили
пушки конфедератов. Они ждали, когда кончится канонада, и там, на склоне,
поднимется длинная цепь марширующей, как на параде, пехоты, пересечет
лощину и примется взбираться по склону Кладбищенской возвышенности.
Сколько времени это уже продолжается? Я поднес руку к лицу: часы
показывали половину двенадцатого, и это, конечно, было неверно - ведь
канонада началась в час, может быть, в несколько минут второго. Впервые с
тех пор, как оказался в этом дурацком времени, я взглянул на часы, однако
у меня не было возможности сопоставить местное время с нормальным земным -
если, конечно, в этом месте такое понятие, как время, существует вообще.
Я решил, что с момента начала канонады прошло, вероятно, не больше
пятнадцати-двадцати минут - хотя по ощущению казалось, будто минуло куда
больше, и это было вполне естественно. Во всяком случае, я был уверен, что
ждать прекращения огня предстоит еще долго. Поэтому я еще плотнее вжался в
землю, чтобы представлять собой возможно меньшую мишень. Придя к выводу,
что остается только ждать, я принялся размышлять над тем, что делать,
когда прекратится канонада и цепь конфедератов начнет взбираться на этот
последний склон, когда заплещут на ветру алые боевые знамена, а солнце
вспыхнет на саблях и штыках. Что предпринять, если один из них
вознамерится пырнуть меня штыком?
Бежать, разумеется - если здесь найдется, куда бежать. Наверное, тут
окажется в избытке и других беглецов, однако более чем вероятно, что по
другую сторону возвышенности стоят голубомундирные солдаты и офицеры, у
которых дезертиры не вызовут ни малейших симпатий. О том, чтобы пытаться
защитить себя, не могло быть и речи, даже окажись у меня в руках ружье -
поскольку эти ружья являли собой самое неуклюжее творение рук
человеческих, и я не имел даже отдаленного представления о том, как из них
стрелять. Похоже, все они заряжались с дула, а о подобном оружии я знал
меньше, чем ничего.
Дым сражения становился все гуще, застилая солнце. Клубы его
заполонили всю лощину, а здесь, на склоне, он стелился над самыми головами
людей, распластавшихся перед батареями северян. Казалось, я смотрю на мир
сквозь узкую щель, с трех сторон ограниченную грязно-серыми колышущимися
занавесами.
Вдалеке на склоне что-то зашевелилось - не человек, а какое-то
гораздо меньшее существо. Поначалу я принял его за щенка, оказавшегося на
нейтральной полосе, но для собаки оно было слишком рыжим, пушистым, и
вообще не очень-то походило на собаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62