Лишь с огромным
трудом я мог двигать отяжелевшими руками и ногами, а все тело болело и
покрылось от этих отчаянных усилий потом. Я наносил битой удары,
результаты которых оказывались ничтожными, хоть я и вкладывал в них всю
силу, и я никак не мог понять, почему так получается, пока не заметил, что
вместо бейсбольной биты сжимаю в руках извивающуюся гремучую змею.
Вслед за тем и змея, и волки, и Вудман пропали из сознания, и я снова
беседовал со своим старым другом, погруженным в угрожающее поглотить его
кресло. Он указывал на распахнутую в патио дверь, и я, проследив его жест,
видел там простершийся под безоблачным небом живописный пейзаж - с
ветвистыми дубами и замком, высоко в воздух взметнувшим свои белоснежные
башенки и шпили, а по извивающейся меж диких, безмолвных скал дороге
направлялась к замку удивительно гармоничная толпа рыцарей и чудовищ. Я
подумал о тех, кто, по словам моего друга, преследует нас, и ждал, что он
продолжит разговор, однако больше он не смог произнести ни слова, потому
что стрела, просвистев у меня над головой, глубоко впилась ему в грудь.
Из-за кулис - словно я находился на некоем подобии сцены - чей-то
благозвучный голос принялся декламировать: "Это что же за дела? Кто посмел
убить Щегла? То есть, я имею в виду, Воробья..." [Здесь цитируется
популярная и очень старая (по крайней мере, прошлого века) детская
песенка:
"Это что же за дела?
Кто посмел убить Щегла?"
Воробей ответил: "Я.
Смерть Щегла - вина моя.
Сноровисто и умело
Смастерил я лук и стрелы,
Я согнул тугой свой лук
И в Щегла пустил стрелу".
Очевидно, эта песенка имела для Саймака какое-то значение - во всяком
случае, она обыгрывается еще и в восьмой новелле романа "Город".] И,
приглядевшись внимательнее, я смог со всей очевидностью убедиться, что мой
старый друг, сидящий в кресле со стрелой в груди, никоим образом не щегол,
а, конечно же, воробей; и я гадал, был ли он убит другим воробьем или я
неправильно понял и имелся в виду прикончивший воробья щегол. И тогда я
сказал этому маленькому уродцу Арбитру, восседавшему теперь на каминной
полке: "Почему же ты не вопишь, что это нечестная игра, ибо игра эта и в
самом деле нечестная, раз убит мой друг!" И в то же время я не мог быть
уверен, убит он или нет, поскольку он сидел тихо, как и раньше, утонув в
кресле, с улыбкой на губах, а там, где вошла стрела, не было ни капли
крови.
Затем, подобно вудманским волкам, мой старый друг и его кабинет
исчезли, словно чья-то рука стерла их с грифельной доски моего сознания, и
я обрадовался этому, но почти сразу же ощутил себя бегущим по проспекту, а
впереди маячило здание, которое я знал и куда изо всех сил стремился
добежать, ибо это было необычайно важно - и в конце концов мне удалось.
Сразу же за дверью сидел у стола один из агентов ФБР. Я догадался, что это
агент, поскольку у него были квадратные плечи и подбородок, а на голове -
мягкая черная шляпа. Я принялся шептать ему на ухо об ужасной тайне, о
которой никому нельзя говорить, потому что всякий проникший в нее обречен
на смерть. Он слушал, и выражение его лица ничуточки не менялось, а когда
я закончил, он все так же невозмутимо взялся за телефон. "Вы - член Шайки,
- сказал он. - Я таких за сто шагов нюхом чую." И тогда я понял, что
ошибся, что это не агент ФБР, а попросту Супермен [Супермен - герой
популярного комикса, изначальными авторами которого были писатель
Дж.Сигел и художник Дж.Шустер; впервые Супермен появился на страницах
журнала "Экшн комикс" в 1938 году, а годом позже родился
специализированный "Супермен комикс"; впоследствии в создании сериала
участвовали многие известные художники и писатели-фантасты, в том числе
А.Бестер, Э.Гамильтон, Г.Каттнер и др.; существует и несколько кино- и
видеоверсий Супермена; официальные похороны этого героя состоялись в 1992
году]. И тут же я оказался в другом месте и перед другим человеком -
высоким, с тщательно причесанными светлыми волосами и подстриженными
щетинистым ежиком усами, стоявшим в отчужденной и напряженной позе. Я
сразу же узнал в нем агента ЦРУ; встав на цыпочки, я зашептал ему на ухо,
излагая все ту же историю, но стараясь придерживаться свойственной ему
фразеологии. Выслушав меня, агент потянулся к телефону. "Вы шпион, -
сказал он. - Я таких за сто шагов нюхом чую." И я понял, что выдумал все
это - и здание, и ФБР, и ЦРУ, - а на самом деле стою посреди серой,
сумеречной равнины, во всех направлениях простирающейся до далекого
горизонта, тоже серого, так что мне трудно было определить, где кончается
равнина и начинается небо.
- Вы должны постараться уснуть, - сказала Кэти. - Вам нужно
выспаться. Дать вам аспирина?
- Не надо, - пробормотал я. - Голова у меня не болит.
Меня мучило кое-что похуже головной боли. Это не было сном - я
наполовину бодрствовал, все время понимая, что ареной происходящего
является лишь мое сознание, тогда как я нахожусь во мчащейся по шоссе
машине. Проносившийся мимо пейзаж не ускользал от меня; я замечал деревья
и холмы, поля и далекие деревни, встречные машины; слух фиксировал урчание
двигателя и шуршание покрышек. Но осознание всего этого происходило как бы
на заднем плане и, казалось, не имело ни малейшего отношения к видениям,
порожденным мозгом, вышедшим из-под контроля рассудка, пустившимся вразнос
и сотворившим фантазию на тему "это-могло-бы-быть".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62