- Это они, - услышала я голос матери, и что-то в ответ произнес голос отца, но я не разобрала что. Она открыла дверь и встала на пороге. На мгновение ее лицо переменилось и снова стало приветливым. - Ты? - равнодушно-радостно спросила мать. Они ждали каких-то близких друзей, потому что она была в домашних брюках и вытянутом свитере. - Привет, Зоя, - ласково сказал отец и, не глядя на меня, прошел по коридору с осколками блюдца. - Пообедаешь с нами? - заботливо предложила мать, уходя на кухню. Я сидела в комнате с окном, распахнутым в переулок. С улицы долетали голоса. - Ну как там бабушка? - нарушил молчание отец. - По-прежнему пожирает селедку. Его лицо передернулось, но он промолчал. Он смотрел мимо меня в раскрытое окно. - Вы кого-то ждали? - спросила я. - Так, друзей, - неопределенно ответил отец. - И чем они занимаются? - снова спросила я, чтобы поддержать разговор. - Ничем, - беспечно рассмеялся он. - Ну ты же знаешь наших друзей. - Знаю, - кивнула я, хотя никого из них я не знала. Я знала только, что однажды, очень давно, я жила здесь, в Серебряном переулке. Бабка почему-то попала в больницу, и мать с отцом забрали меня к себе. Я почти ничего не помнила об этом периоде жизни, кроме того, что мне очень нравилось у них жить в большой высокой комнате с темно-синими стенами, хотя в действительности они оказались светло-голубыми. Отец с матерью жили в соседней комнате, наши комнаты соединялись дверью с двумя створками, но они никогда не входили ко мне через нее, они всегда заходили из коридора, потому что эта дверь была заперта. Я пробовала смотреть в замочную скважину, но ничего не видела - в замок был вставлен ключ; зато очень хорошо слышала все их разговоры, из которых не понимала ни слова. Но один разговор я все-таки запомнила, потому что мне показалось, что речь идет обо мне. - Послушай, а если она умрет? - Не говори так, - попросил отец, - она моя мать. - Я знаю, извини. Но она так тяжело больна! - Тогда мы заберем девочку к себе, - сказал отец. - Заберем девочку... - повторила мать, - но я не хочу! - И зарыдала. Иногда я сомневалась, происходил ли этот разговор в действительности, или он мне приснился и я запомнила сон и по ошибке принимала его за явь, точно так же как светло-голубые стены считала темно-синими. Несколько лет назад я рассказала об этом матери. - У вас был такой разговор? - спросила я. Когда я приезжала к родителям, они делали вид, что я постоянно живу с ними, как будто бы я не приехала раз в полгода с "Пражской", а просто вошла с улицы после прогулки. - Как ты могла, Зоя? - спросила мать и тревожно обернулась к отцу. - Как ты могла? - послушно повторил он и вдруг пытливо посмотрел на меня и сказал: - Тебе, наверное, приснилось... Мать внесла в комнату супницу, они переглянулись с отцом, и отец пожал плечами; как будто бы она советовалась с ним, что у меня спросить, а он не знал. - Ну как там бабушка? - наконец нашлась мать. - Я только что рассказала папе, - ответила я. Отец развел руками. Мы молча обедали. Мне было неловко оттого, что я сижу перед ними и ем их суп из фарфоровой тарелки. Им было неловко оттого, что они ждали друзей, а вместо друзей пришла я. Они чувствовали досаду, они не знали, о чем со мной говорить, и тяготились. Мы сидели друг против друга и испытывали одно и то же желание чтобы я как можно быстрее ушла; но суп в моей тарелке все никак не кончался, и тарелка казалась бездонной. - А как у тебя с деньгами? - поинтересовалась мать. - Ничего. - Я дам тебе немного? - Дай... Она поспешно выдвинула ящик тумбочки, достала несколько светлых бумажек и протянула мне. Я не глядя сунула деньги в карман. - Подожди, я дам еще! - сказала мать и снова потянулась к тумбочке. - Да не надо, не надо! Суп наконец-то закончился. - Нет, ты возьми! - настойчиво, с раздражением сказал отец. - Хорошо, папа, - послушно согласилась я, передразнивая его. Отец с матерью переглянулись, и мать слегка покачала головой, утешая: нет-нет, тебе показалось. - У вас холодно, - сказала я, оборачиваясь на улицу. Улица плескалась внизу, и я почему-то вспомнила тоскливые глаза продавцов гжели. Они жадно прислушиваются к говору прохожих, не спросит ли кто-нибудь у них цену за их безделки, и из-за напряжения не различают плеска улицы. - Еще даже снег не растаял, а вы распахиваете окна! Отец поднялся и закрыл окно. Но я уже пошла в прихожую - одеваться. - Уходишь? - спросила мать, печалясь, что улицы больше не слышно. - Так быстро? - с легкостью подхватил отец. - Вам жалко? - спросила я. Я уже выходила в подъезд, но вдруг вспомнила: - Альбом! - Что? - хором переспросили родители. - Мама, ты помнишь, в прошлом году, зимой, я привозила альбом с детскими фотографиями? - Конечно, помню, - обрадовалась мать, что нашлась тема для разгово-ра. - Он лежит у меня в тумбочке. - Я его заберу, - сказала я. - Бабушка хотела посмотреть. Мать принесла мне альбом, я попрощалась и с облегчением ушла. Думаю, что им тоже стало легко-легко, потому что в подъезде я услышала, как она попросила отца: - Раскрой, пожалуйста, окно! В ответ раздался скрип оконной рамы, и они тут же забыли обо мне. Я спустилась в метро, дождалась поезда на "Пражскую" и только тогда открыла альбом. Все сиденья в вагоне были заняты, поэтому я стояла у дверей. Я торопливо перелистывала страницы, мне казалось, что я ищу какую-то фотографию, но какую именно, я не знала. Знала только, что когда ее увижу, то вспомню даже не историю, а какое-то забытое, давно потерянное чувство. Меня мучило предощущение этого чувства, и я никак не могла восстановить его. Оно ускользало. Я рассматривала старый альбом пятидесятых годов с картонными страницами. Фотографии не приклеивались к страницам, а вставлялись всеми четырьмя уголками в полукруглые прорези.
1 2 3 4 5 6 7 8