Я включил предусмотрительно взятый фонарик и, старательно обходя
столики, добрался до стойки. Посветив в лицо хозяина бара, я поздоровался:
- Лабас вакарас, Гедеминас. Ты что, за просмотр стриптиза будешь брать
отдельную плату?
- Каким образом?, - удивился хозяин.
- Ну как, платишь деньги, а ты включаешь на эстраде свет. Какая у тебя
такса за минуту просмотра?
- Это не стриптиз, - печально покачал головой Гедеминас, - ты же
знаешь, Кирилл, старая карга Рюшаса добилась таки запрещения в Паланге этого
богопротивного зрелища.
- Так это маскировка!, - осенило меня, - что бы старая карга не
догадалась.
- Это балет, - устало объяснил Гедеминас, - Сен-Санс, "Умирающий
лебедь".
Я обалдело уставился на эстраду.
- Если это - Сен-Санс, то я понимаю почему ты выключил свет, -
вырвалось у маня, - чтобы посетители не разбежались.
- Все шутите, Кирилл, а мне не до смеха. Моя "Вешнаге" идет ко дну, я
стал экономить даже на электричестве, но меня доконает этот балет. Почему-то
каждый посетитель считает своим долгом блеснуть познаниями в классике, не
имея на то ни знаний, ни слуха, ни вкуса.
История падения "Вешнаге" была весьма поучительна и еще раз
подтверждала ту мысль, что добродетель в наши дни наказуема. Бар
располагался на Прамонес, которая несмотря на свое название была самой
зеленой улицей в Паланге и поэтому здесь селились самые респектабельные люди
города. Для держателей кафе, таких как Гедеминас, это было золотое дно:
постоянные клиенты, щедрые заказы и чаевые, а в случае чего и в
муниципалитете слово замолвят, когда будут обсуждать городской бюджет и
всяческие преференции. Однако, если уж есть бочка меда, то в ней обязательно
попадется ложка дегтя, и такой ложкой был строгий контроль за соблюдением
нравственности в "подведомственных" заведениях со стороны лидеров, а точнее
- лидерш, общины. Воинствующие пуританки внимательно следили за тем, что бы
в публичных заведениях днем не подавалось ничего существеннее булочек и
ничего крепче кофе, а вечером спиртные напитки разливались в ограниченном
количестве и только детям старше двадцати двух лет. Упоминание о девочках,
танцующих на эстраде, пусть даже и очень одетых, могло вызвать инфаркт у
набожных дам.
В мертвый сезон такие заведения процветали, в то время как менее
приличные учреждения, вынесенные за черту города, - бары с мужским и женским
стриптизом, рестораны с нумерами, казино, виртуальные театры и прочие
розовые и голубые клубы закрывались за неимением достойной клиентуры. В
"Вешнаге" же шел полноводный поток посетителей - благородные семейства,
девочки и мальчики из колледжей, суровые вдовы и благообразные старички.
Зато с наступлением курортного сезона "криминальные" заведения
оттаивали вместе с морем и там толпились туристы, изголодавшиеся по
спиртосодержащим напиткам, сумасшедшей музыке, компьютерным и химическим
наркотикам и продажной любви. Туда же, как ни странно, перетекала и большая
часть клиентуры соратников Гедеминаса, отощавшая на кофейно-булочной диете и
желающая приобщиться к культурным ценностям загнивающего Евро-Азиатского
Конгломерата. "Вешнаге" и иже с ними продолжали посещать лишь все те же
старые девы, замшелые вдовы и ни на что не годные старички. Теперь приходила
очередь Гедеминаса кусать локти и подсчитывать убытки, тем более что старухи
питались исключительно дешевым ячменным кофе, а чаевые считали богопротивным
делом. Многочисленные же похвалы с их стороны в адрес Гедеминаса финансового
положения не спасали.
И тогда нашему герою пришла в голову гениальная идея, почерпнутая им из
трактата "Инь и Ян". И теперь до пяти часов вечера "Вешнаге" был обычным
кафе, респектабельным до тошноты и убыточным до неприличия, а потом, когда
последняя карга со своим плесневелым старичком поднимались из-за стола и
скрипя суставами удалялись на покой, этот оплот консерватизма, пуританства и
трезвости превращался в разнузданный вертеп.
Я очень любил наблюдать это превращение - было в нем нечто
завораживающее и навевающее философские мысли о двойственности нашего бытия.
Изящно консервативные столики сдвигались и убирались в кладовку, на их место
воздвигались новомодные "ручейки" и "тюльпаны" со светящимися поверхностями,
декоративными мобилями, генераторами запаха и акустическими глушилками,
позволяющими создать посреди бушующего моря рок-н-ролльной музыки и тяжелой
атмосферы алкогольных паров и табачного дыма укромный сердечный уголок, так
способствующий интимным знакомствам.
Одним движением руки заменялась витрина бара - унылые полки с банками
кофе, засахаренным мармеладом и похоронными венками, которые Гедеминас
выдавал за праздничные букеты, уезжали вниз, обнажая более привлекательное
нутро, ломящееся под нагромождением водок, коньяков, висок, джинов и
тоников, залепленных яркими этикетками и закупоренные в бутылки, формой
напоминающие иллюстрации к учебнику по римановой геометрии.
Из "подполья" вылезала самая настоящая джаз-банда, а гвоздем программы
был "эротический балет", как его гордо величал хозяин, а проще говоря -
стриптиз, балансирующий на опасной грани между софт и хард. Его изюминкой
было то, что на сцене выступали не заезжие "мотыльки" и "бабочки", а свои,
доморощенные кадры гимназисток-отличниц, избавляющиеся таким оригинальным
способом от своих комплексов, протестующих против родительского диктата и,
ко всему прочему, зарабатывающие очень хорошие деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95