Люди считали его племянником Андреа Дориа. На самом же деле он был сыном его дальней и бедной родственницы, который мог бы унаследовать дело отца — шелковую мануфактуру и торговлю, если бы не любящий устраивать судьбы своих родственников дядя. Его наряд демонстрировал склонность к щегольству. Разноцветные рейтузы и рукава с модными буфами и разрезами смущали глаз черно-бело-желтой пестротой.
Возраст обоих племянников приближался к тридцати годам. Оба были черноволосы и смуглы. На этом сходство между ними заканчивалось. Филиппино, одежда которого была столь же сдержанна, насколько кричащим был костюм Джанеттино, двигался быстрой и легкой походкой, слегка сутулясь, тогда как его кузен выступал важно, горделиво выпрямившись. В лице Филиппино не было изъянов, свойственных Джанеттино. Мясистый нос с горбинкой слегка нависал над короткой верхней губой; глаза цвета речного ила были полуприкрыты; короткая черная борода прикрывала подбородок. На перевязи из черной тафты он держал забинтованную правую руку. Манеры его выдавали хандру и угрюмость. Едва войдя в шатер и не ожидая, как того требовала учтивость, пока заговорит дядя, Филиппино первым — и весьма злобно — повел речь.
— Наше доверие к вашему отцу, синьор Просперо, вчера ночью обошлось нам слишком дорого. Более четырехсот человек потеряны, из них семьдесят — убитыми на месте. Вы, вероятно, еще не слышали, что наш кузен скончался от полученных ран. Этот памятный подарок я привез из Портофино. — Он показал на свою руку.
Этот наскок тотчас же поддержал другой племянник.
— Дело в том, что нам расставили ловушку. Гнусное вероломство, за которое мы должны благодарить дожа Адорно.
С царственной сдержанностью Просперо холодно переводил свои ясные глаза с одного напыщенного болтуна на другого.
— Господа, мне столь же непонятны ваши слова, сколь и ваши манеры. Не хотите ли вы сказать, что мой отец ответствен за провал вашей безрассудной попытки высадиться?
— Безрассудной попытки! — взорвался Филиппино. — Боже мой!
— Я сужу по тому, что мне рассказали прошлой ночью. Столь быстрый и мощный отпор доказывает, что ваше приближение вряд ли было достаточно осторожным. Не следовало предполагать, что в таком уязвимом месте испанцы будут дремать.
— О, если бы то были испанцы! — взревел Дженеттино. — Но об испанцах и речи нет.
— Что значит — и речи нет? Прошлой ночью вы рассказывали о том, как ваш тайный отряд был встречен превосходящим числом императорских войск.
Наконец вмешался Андреа Дориа. Его тихий голос, спокойные мягкие манеры резко отличались от ярости племянников. Вспыльчивость была ему несвойственна.
— Просперо, мы взяли несколько пленных. Они не испанцы, а генуэзцы из милиции note 7. И теперь мы знаем, что руководил ими сам дож. Просперо изумленно уставился на них.
— Мой отец повел генуэзцев против вас? — Он едва не рассмеялся. — В это невозможно поверить. Моему отцу известны наши цели.
— Означает ли это, что он нас поддерживает? — спросил Джанеттино.
— Мы полагали…
Просперо мягко перебил его:
— Обвинение в обратном оскорбительно для него. Андреа вновь вмешался в разговор.
— Будьте терпимы к их горячности, — попросил он. — Смерть Этторе стала для нас ударом. В конце концов, мы должны помнить — а может, нам не следовало и ранее забывать об этом, — что дож Адорно получил герцогскую корону от императора. Он может опасаться потери всего того, что обрел с приходом императора к власти.
— С чего бы? Дож был избран при поддержке генуэзцев и не может быть низложен. Господа, должно быть ваши сведения столь же ложны, как и ваши предположения.
— В наших сведениях можете не сомневаться, — ответил ему Филиппино. — Что же касается предположений, то вашему отцу должно быть известно, что французскими войсками командует Чезаре Фрегозо, которого именно он лишил такого же звания. Это может заставить его усомниться в собственном положении в случае успеха французов.
Просперо покачал головой. Но прежде, чем он смог заговорить, Джаннеттино резко добавил:
— Именно эти распри отравляют все; эта веками длящаяся борьба между Адорно, Фрегозо, Спинолой, Фиески и прочими. Каждый дерется за свой кусок. На протяжении поколений это было кошмаром для республики, истощало силы Генуи, которая когда-то превосходила своим могуществом Венецию. Обескровленная вашей проклятой грызней, она пала под пятой иностранных деспотов. И мы здесь, — взревел он, — именно для того, чтобы положить конец как междоусобным распрям, так и посягательствам чужеземных узурпаторов. Мы взялись за оружие, чтобы вернуть Генуе независимость. Мы здесь, чтобы…
Терпение Просперо иссякло.
— Господа, господа! Оставьте это. Не нужно произносить здесь речи! Я знаю, зачем мы осаждаем Геную. В противном случае меня бы с вами не было.
— Это, — спокойно и уверенно сказал старший Дориа, — должно быть достаточным доказательством для вашего отца, даже если он и забыл, что я сам генуэзец до мозга костей и что моей единственной целью всегда было процветание моей страны.
— Я писал ему, — сказал Просперо, — что вы получили заверения короля Франции в том, что Генуе наконец будет возвращена независимость. Должно быть, — заключил он, — мои письма до него не дошли.
— Я рассматривал такую возможность, — сказал Андреа. Его вспыльчивые племянники попытались было возразить, но он мягко остановил их.
— В конце концов, возможно, объяснение именно в этом. Земли Милана полны испанцами де Лейвы, и ваш гонец мог быть перехвачен. Но следует написать ему еще раз, чтобы остановить кровопролитие и открыть нам ворота Генуи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16