Причем наказан столь ужасным проклятием, что верным сынам и дочерям Матери-Церкви отказано в отпущении грехов и отправлении всех религиозных обрядов в городской черте; что мужчинам и женщинам запрещено приближаться к своим алтарям; что им приходится принимать смерть без исповеди и уходить в мир иной грешниками, обреченными на вечные муки ада. Какая нужда толкнула вас на это?
Благосклонная улыбка на лице кардинала сменилась лукавой усмешкой.
— Что ж, я отвечу тебе, — проговорил он. — Ужас, в который повергнуты жители Коимбры, подвигнет их на бунт против тебя. Если, разумеется, ты не избавишь их от анафемы. Таким образом, сеньор принц, я получаю возможность держать тебя в узде. Либо ты покоришься, либо будешь уничтожен.
Афонсо Энрикес несколько мгновений молча смотрел на кардинала.
— Вот уж ответ — так ответ, — сказал он наконец и вдруг грозно взревел: — Но это политика, а не религия! Знаете ли вы, что происходит, когда правитель менее искушен в государственных делах, чем его противники? Он прибегает к силе, сеньор кардинал. Вы вынуждаете меня к этому, а значит, вам и отвечать за последствия!
— О какой силе ты говоришь? — глумливо спросил легат. — Твое жалкое оружие, сеющее смерть, — ничто в сравнении с мощью стоящей за мной церкви. Ты угрожаешь мне гибелью? Думаешь, она страшит меня?
Внезапно кардинал поднялся на ноги и в гневном порыве распахнул свою багровую мантию.
— Рази же меня своим кинжалом! На мне нет кольчуги. Рази, коли посмеешь, и твой святотатственный удар погубит тебя. Погубит и в этом мире, и в загробном.
Инфант задумчиво взглянул на легата и медленно вложил кинжал в ножны. На лице его появилась тусклая улыбка. Он хлопнул в ладоши, и в комнату вошли сопровождавшие его латники.
— Схватите двух этих римских щенков, — велел он им, указывая на Джакнино и Пьерлуиджи. — Схватите и разделайтесь с ними. Быстро!
— Сеньор принц! — вскричал легат сразу и умоляюще, и испуганно, и возмущенно.
Нотки страха еще больше раззадорили Афонсо Энрикеса.
— Быстро! — снова воскликнул он, хотя в этом не было никакой нужды, потому что латники уже вцепились в племянников кардинала. Те ругались, кусались, отбивались ногами, но их в мгновение ока повалили на пол, обезоружили и связали. Латники взглянули на принца, ожидая дальнейших распоряжений. Стоявшие поодаль Мониш и Нуньес с тревогой наблюдали за происходящим. Кардинал, который так и не вышел из-за стола, стоял без кровинки в лице и сдавленным голосом вопрошал принца, какое еще бесчинство тот задумал. Легат умолял принца опомниться, грозил ужасными последствиями этого возмутительного поступка. И все это на одном дыхании.
Речь кардинала совершенно не тронула Афонсо Энрикеса. Он указал на окно, за которым посреди постоялого двора высился огромный дуб.
— Отведите их туда и повесьте безо всякого причащения, — повелел он.
Легат покачнулся и едва не упал ничком. Он схватился за стол, утратив дар речи от страха за этих двух парней, которых берег как зеницу ока. А ведь только что он бесстрашно подставил собственную грудь под стальной клинок.
Двух миловидных итальянских юношей поволокли вон из комнаты. Они бились и извивались в руках своих пленителей.
Наконец легат, который был на грани обморока, обрел дар речи.
— Сеньор принц! — выдохнул он. — Сеньор принц… ты не посмеешь совершить такую низость! Не посмеешь! Предупреждаю тебя, что… что… — кардинал так и не высказал вслух очередную угрозу, этому помешал нараставший в его душе ужас.
— Смилуйся! — закричал он. — Смилуйся, государь! Ведь ты и сам надеешься на милосердие!
— Ну, и каково же оно, твое милосердие? Ты шляешься по свету, долдоня проповеди о милосердии, а как запахнет жареным, так сам выклянчиваешь его! Ну, хорош!
— Но ведь это низость! Что сделали тебе эти несчастные дети? Какой причинили вред? Чем они виноваты, если я нанес тебе обиду, выполняя свой священный долг?
Инфант воспользовался паузой и молниеносно ответил кардиналу в том же духе:
— А что сделали тебе мои подданные, жители Коимбры? Разве они повинны в том, что я обидел тебя? И тем не менее, желая помыкать мною, ты без колебаний пустил в ход орудия церкви и обратил их против народа. А я, чтобы приструнить тебя, столь же решительно поражу своим оружием твоих племянников. Увидев их болтающимися в петле, ты поймешь то, чего не смог уяснить из моих слов. И низость моя — лишь ответ на твою собственную подлость. Уразумей это и, быть может, сердце твое дрогнет, ты смиришь свою чудовищную гордыню.
На улице под деревом суетились латники. Они проворно и бесстрастно готовились выполнить доверенное им задание.
Кардинал болезненно поморщился и стал задыхаться.
— Не допусти этого! — он умоляюще простер к принцу руки. — Сеньор принц, ты должен освободить моих племянников.
— Сеньор кардинал, вы должны снять проклятие с моих подданных.
— Если… если ты прежде выкажешь готовность повиноваться. Мой долг… Святой престол… О, Боже, неужели ничто не в силах тронуть твое сердце?
— Когда ваших племянников повесят, вы кое-что поймете, и собственное горе научит вас состраданию.
Голос инфанта звучал так холодно и твердо, что кардинал уже и не чаял добиться своей цели. Увидев, что на шеи его горячо любимых племянников уже накинуты петли, он тотчас же сдался.
— Останови их! — завопил легат. — Заставь их остановиться! Проклятие будет снято.
— Погодите! — крикнул инфант своим людям, вокруг которых уже собиралась горстка трепещущих от страха селян. Затем он вновь повернулся к кардиналу Коррадо, который опустился на стул с видом человека, лишившегося последних остатков сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75