..
Он рисовал. Он рассказывал, и плакал, и просил: не надо смеяться. В
том, что случилось, нет ничего смешного. Он закончил одну картину, другую,
третью, четвертую, срисовывая с памяти все, как было. Он не жалел красок.
Его била дрожь. Ему хотелось, чтобы хоть на миг всем стало так же больно и
обидно, как больно и обидно ему, чтобы все поняли. И перестали смеяться.
Он нарисовал себя, искалеченного, скрюченного, как сухая травинка,
опрокинутого на шкуру, - и пустую стену рядом.
Он вернулся в пещеру поздно, люди уже спали. Его глаза тоже
смыкались, он был опустошен; сладкая усталость умиротворяла и расслабляла
его. Он уснул мгновенно, и этой ночью его не преследовали кошмары -
медведь и вождь.
Вождь пришел к нему после полудня. Его ноздри широко раздувались, и
верхняя губа то и дело вздергивалась, обнажая зубы.
- Ты рисовал? - отрывисто спросил вождь.
Художник отложил рыбу, которую потрошил.
- Я рисовал, - ответил он. - Я - рисующий людей и зверей.
- Зачем ты рисовал? Я не велел.
- Я люблю. Я решил сам, потому что ты не велишь, а я люблю.
Вождь сдержался.
- Зачем ты рисовал такое? - спросил он, пряча руки за спину. - Это
самое вредное, что ты нарисовал.
- Я рисовал, что видел. Я рисовал, что думал.
- Ты рисовал, как медведь вас ел.
- Да.
- Некоторые уже видели, и некоторые еще увидят. Мы сотрем, но
некоторые увидят, пока мы не сотрем. Они никогда не решатся войти к
медведю. Он страшный.
- Да, - подтвердил художник, - он страшный.
- Ты для этого рисовал?
- Нет.
- Для чего же ты рисовал?
- Я не мог не нарисовать.
Вождь задумался, морща лоб.
- Ты испугал все племя, - сказал он.
- Я не думал об этом.
- О чем ты думал?
Художник помедлил.
- О себе. Когда я рисую, я всегда думаю о себе и о том, чего хочу. И
что люблю. Я думал о том, как мне больно. И еще я думал о растирающем
глину.
Вождь быстро оглянулся по сторонам, проверяя, не подслушивает ли
кто-нибудь их разговор, и резко спросил:
- Тогда почему медведь похож на меня?!
Художник молчал. Об этом он не знал.
- Я сразу понял, - сказал вождь. - Ты хотел сделать мне плохо.
- Нет, - ответил художник безнадежно. - Я не люблю делать плохо. Я
люблю делать хорошо.
- Тогда ты пойдешь и сотрешь, - сказал вождь. - И нарисуешь все не
так, потому что так страшно. Твой медведь - страшный.
- Он не мой медведь. Он сам медведь, и был такой.
- Ты нарисуешь другого. Ты нарисуешь маленького-маленького медведя и
больших-больших охотников с большими-большими копьями. Тогда никто не
станет бояться. Я сам буду водить охотников смотреть на твою картину. А
потом велю им убить медведя.
- Нет, - сказал художник. - Медведь был не такой. Я не могу рисовать
не такого медведя, потому что могу рисовать только такого, какой был.
- Тогда ты будешь изгнан, - сказал вождь, - и погибнешь один в лесу.
И даже если ты найдешь чужих, они сперва поманят и похвалят тебя, а потом
съедят.
Так или иначе, меня везде съедят, подумал художник. У него заболели
едва затянувшиеся раны. Он промолчал.
- Когда все станут смелыми от маленького медведя, они его убьют, - и
у нас будет пещера.
- Когда они, - не выдержал художник, - увидят настоящего большого
медведя, они испугаются еще больше, потому что думали, что он маленький
медведь.
- Пусть, - ответил вождь спокойно. - Когда медведь бросится, им
придется драться, потому что он бросится на них.
- Он многих убьет.
- Да. Но у нас будет большая пещера.
- Когда многие погибнут, большая пещера станет не нужна.
Вождь поразмыслил.
- Большая пещера всегда нужна, - сказал он. - Медведя надо убить,
потому что мы уже сказали, что его надо убить, и теперь не можем сказать,
что убивать не надо.
Художнику нечего было ответить. Он опустил голову.
- В новой пещере я разрешу тебе рисовать на стене и дам помощника, -
мягко сказал вождь. - Иди.
Художник пошел, и вождь довел его до выхода, поддерживая своими
мощными руками. Он так поддерживал, что художнику казалось, будто он
выздоровел и даже никогда не был ранен, - вот как легко было идти, пока
поддерживал вождь. Но вождь поддерживал недолго, и весь путь художник
прошел один.
У валуна, опершись на копья, стояли два молодых охотника и тихо
разговаривали. Художник, навалившись на костыль, остановился за кустами и
уставился в их широкие коричневые спины.
- Смотри, - говорил один другому. - Вот, оказывается, где был
медведь.
- Да, - отвечал другой. - Смотри, как он прыгнул. Передние лапы
вытянуты, а брюхо беззащитно. Если прыгнуть ему навстречу и поднять копье,
он брюхом напорется на копье.
- Но они этого не знали. А видишь, как здесь нарисовано. Удобно зайти
с двух сторон.
- Да. Помнишь прием, который мы придумали?
- Жаль, что они не знали приема, который мы придумали.
- Жаль, что они не знали, как прыгнет медведь.
- Жаль, что они не знали, где сидит медведь.
Они неловко помолчали, поглядывая на валун.
- Но мы-то теперь знаем, - сказал один.
Второй облегченно вздохнул и перекинул копье в правую руку.
- Да, - сказал он. - Мы знаем.
Больше они не говорили. Стискивая копья, они еще раз посмотрели друг
другу в глаза и ушли, проскальзывая сквозь кустарник беззвучно, словно
тени.
Художник опустился на землю. Из него будто вынули все мышцы и все
кости. Он мучительно жалел, что не может пойти с теми двумя, и раз уж он
не может пойти, то не стоило шевелиться совсем. Оставалось только ждать.
1 2 3 4