- Как? - усмехнулся Малянов. - Ты можешь себе представить подобную
работу? "К вопросу о метрическом тензоре лестницы Иакова"...
"Тождественность мюонных характеристик Аллаха и Кришны"... Так, что ли?
- Ну сейчас полно всякой контактерской белиберды, - пожал плечами
Вечеровский. - Мог бы там... Между прочим, именно кришнаиты тебе бы по
гроб жизни, по-моему, "Харе Рама" под окошком пели.
Малянов сдержался.
- Вот тебе еще одно доказательство, - сказал он, выждав немного. -
Правда, косвенное. Но Глухов тоже это уловил, вчера просто поразил меня
своим чутьем...
- Ну разумеется! - издевательски скривился Вечеровский. - Главный
эксперт у нас теперь этот... это растение! Истина в последней инстанции!
- История России, - сказал Малянов упрямо и безнадежно. - Православие
с его отрешенностью от материального, помноженное на упоение
державностью... на веру во всемогущество государства... Ни одна страна в
мире никогда не рвалась строить принципиально новую социальность так, как
Россия. Всесветную империю с ангельским лицом. Сколько таких попыток было
на протяжении последних веков! От Ивана Третьего до Горбачева.
Повторяемость эффекта прямо-таки лабораторная. Статистика набрана. Тащить
и не пущать Россию. Дозволяется только жрать, пить, гадить и резать. Но
поскольку именно к такому состоянию именно в нашей культуре отношение
крайне негативное - раз за разом вытаптывается вся культура. По крайней
мере, делается абсолютно не влиятельной.
- Миллион сто седьмое неопровержимое доказательство богоизбранности
Святой Руси, - с отвращением произнес Вечеровский. - Об этом ты точно -
мог бы такую бомбу отгрохать! Националисты бы тебя на руках носили! Пиши!
- Фил, ну как же ты не понимаешь, - сказал Малянов. - Странно...
Всегда ты был целеустремленным, но никогда на моей памяти не был...
черствым. Я же боюсь писать об этом. Просто боюсь. Я даже говорить боюсь.
Вот рассказываю тебе, одному тебе, единственному - а в башке ужас лютый:
на месте ли мой дом, или там уже не Питер, а Хармонт какой-нибудь с
ведьминым студнем вместо Ирки...
- Зачем же ты мне рассказываешь? Чему я обязан?
Тому, что ты мой друг, хотел сказать Малянов, но нельзя было это
говорить, так не говорят. Тому, что я не хочу, чтобы ты впустую тратил
силы и сходил с ума... Но это тоже нельзя было говорить, Фил только
окончательно бы осатанел. И он сказал еще одну правду:
- Тому, что ты тогда взял все на себя.
Вечеровский скривился.
- Аркадий, друг мой, не говори красиво... Тебе в попы надо, Дима. Но
я тебя успокою. И разочарую, вероятно: тебе совершенно не из-за чего
упиваться своим благородством, глубиной своих дружеских чувств... Зато и
беспокоиться не о чем. Ничего твоим любезным не грозит. Мирозданию до них
нет ни малейшего дела. На болтунов и слизней ему вообще начхать. Вот на
Глухова твоего, например. Да и на... - Вечеровский с вызывающей
вежливостью не закончил фразу, лишь демонстративно смерил Малянова
взглядом. - Признаться, я за всю жизнь не слышал столько чепухи, сколько
за сегодняшний вечер. Ты совершенно опустился, Дима. Интеллектуально,
духовно... По всем, что называется, параметрам. Мне жаль тебя. Тебе конец.
Умолк на мгновение.
- Меня просто тошнит от тебя и всего, что ты городишь. Видеть, как
твой друг, пусть даже бывший... из искателя истины превратился в юродивого
с постоянно мокрыми от страха Божия штанами... отвратительно.
И, не дожидаясь ответа - да и какой, в самом деле, тут мог быть
ответ, - он повернулся и без колебаний пошлепал по грязной обочине шоссе.
Малянов остался стоять. Сметное светлое пятно плаща постепенно удалялось,
уменьшалось, погасли звуки шагов; потом из ватной тишины, словно бы очень
издалека, прилетел бесплотный голос:
- Не пытайся меня найти. Если понадобишься - я сам свистну.
И все..."

"...добрался до "Пионерской" в четверть двенадцатого. По эскалатору
вниз не бежал, хотя торопился домой как мог, - сил совсем не осталось;
тупо стоял и ждал, когда его спустят. Загрузился. Удалось сесть, хотя
народу было еще много: воскресенье, все веселенькие... кто как умеет.
Прижался плечом к поперечной стене вагона, спрятал руки в карманы, голову
- в воротник. Усталость давила, плющила. Продрог до мозга костей. Ни
мыслей не осталось, ни чувств - только сердце частило, как на бегу: все -
зря, все - зря, все - зря...
Алкаш был на посту; вошел на "Черной речке" и сразу, одной рукой
ухватившись за поручень, навис над Маляновым, мутно глядя на него, мешком
мотаясь влево-вправо и икая. Но молчал. Так и ехал вместе с Маляновым до
"Парка Победы", висел и мотался, и глядел, глядел с бессмысленной
пристальностью и пьяным упорством, хотя время от времени то тут, то там
освобождались места - а когда Малянов встал выходить, с облегчением,
кряхтя и стеная, развернулся и, будто его в коленях подрубили, рухнул на
маляновское место. Двери не успели открыться, а он уже захрапел и принялся
пристраиваться головушкой на плечо к сидящей рядом женщине.
И дом был на месте. И даже машина в арке; на этот раз - стремительный
"ниссан". Он метнулся из-за угла внезапно, визжа тормозами, будто на
гонках в каком-нибудь Монте-Карло. Малянов едва успел отпры..."

"...с хриплым стоном обвисла на нем.
- Дима! Димочка, ой Боже мой, ну где ты ходишь? Бобка пропал!!"

5
"...резко прихватило примерно через час после того, как Малянов ушел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36