за пустырем смутно
громоздились в промозглом тумане жилые корпуса. Слева тянулся необозримый
бетонный забор. За ним могла бы уместиться, наверное, целая ракетная база;
а может, просто овощебаза: но в какой-то момент забор прервался
обшарпанным, перекошенным сараем с железными запертыми воротами сбоку, и
Малянов из выцветшей объявы на сарае смог выяснить, что располагается
здесь ни много ни мало "Акционерное общество закрытого типа "Лакон". По ту
сторону территории акционерного общества клубились в сумеречной мороси
голые деревья; кажется, там было кладбище. А впереди справа темной
угловатой громадой вздымалось мрачное, ступенчатое, как теокалли
Теночтитлана, здание завода.
Малянов подошел к остановке, на которой ему следовало бы выйти,
ориентируйся он получше, в семь минут седьмого. На остановке никого не
было, и вообще не видно было ни души. До завода оставалось не больше сотни
метров; между остановкой и заводом тянулись приземистые гаражи - тоже
какого-то военизированного вида, словно полуутопленные в забитую шлаками и
обломками глину. На глухой стене крайнего виднелась почти непременная на
любой нынешней помойке меловая надпись "Ельцин - иуда" и рядом -
нацистская свастика. Шипел сырой ветер. Фильмы ужасов тут снимать... или
про атомную войну...
Ну вот. Стоило тащиться, чтобы убедиться... В чем?
Малянов привалился отсыревшей спиной плаща к гофру кабинки. А где
остановка в противоположную сторону, чтобы к метро ехать? Ага, вон. Скорей
бы обратно на родной "Парк Победы". Там хоть какая-то цивилизация. Огоньки
горят... Люди... Только что, вот буквально только что, людей было слишком
много - в метро, на остановке, в автобусе... А теперь совсем не осталось.
Вымерли. Мертвая земля под мертвым небом. Две пустыни отражаются друг в
друге, как в зеркале... Только из неба, к счастью, не торчит арматура и не
сыплются железобетонные обломки. Это только мы умеем. Венцы творения. Нету
Вечеровского.
Нету Вечеровского.
Холодно как.
Нету.
Вот и хорошо. Теперь можно ехать домой. Как хорошо будет дома, зная,
что я все выдумал и что это просто недоразумение или шутка-прибаутка...
А может, Фил шел сюда, но не дошел? Может, что-то с ним случилось в
самый последний момент? Ведь боялся же он кого-то... чего-то... Может,
побродить по пустырю?
Может, он... лежит тут где-нибудь... рядом? И даже окликнуть не
может?
Нет, это уже идиотизм. Искать неизвестно где, неизвестно зачем, безо
всякой уверенности, что это вообще имеет смысл... По жутким этим грязям!
Малянов, не сходи с ума.
Само ЛОМО. Значит, не на остановке. Внутри завода? Но как я туда
попаду? И он? И где там искать?
Может, просто у самого ЛОМО? Дескать, не на остановке, а рядом с
корпусом...
Малянов оттолкнулся плечом от жестянки к пошел к корпусу, ежась от
скребущего по ребрам озноба и тщательно выбирая, куда поставить ногу.
Выбор предлагался неширокий: лужа - грязь, лужа - грязь; грязь была
вязкой, топкой, протяжно чавкала и отдавала ногу неохотно, на каждом шагу
грозя схлебнуть с нее обувку.
Мутный темный контур залез в самую середину серого киселя,
заменявшего небо, а до стены оставалось метров семь, когда из-за одной из
бетонных опор, на которых покоились ряды окон второго этажа - даже про
себя не получалось назвать эти бетонные надолбы изящным архитектурным
словом "колонны", - выступил человек.
В нем не было ничего от Вечеровского. Многодневная рыжевато-седая
щетина на запавших щеках; долгая лысина, разделившая два куста
рыжевато-седого мха над ушами; необъятный, складчатый, шелушащийся лоб;
заляпанный давным-давно засохшей коричневой краской жеваный плащ без
половины пуговиц, под ним - толстый свитер с высоким разорванным
воротником... Брюки уделаны глинистыми потеками. Мрачный, загнанный, все
время ищущий, откуда ударят, взгляд припертого к стене. Бомж. Такому
бутылки по помойкам собирать. Глядеть жутко.
- Я знал, что ты поймешь, - сказал человек. Простуженный, сиплый
голос.
Несколько секунд они стояли неподвижно, потом обнялись. И пахло от
Фила как от бомжа. Застарелой неряшливой немытостью и нестиранностью,
ночевками на чердаках...
- Господи, Фил! - рыдающе произнес Малянов. - Что с тобой? Где ты?..
- Неважно, - отрезал Вечеровский, и это прозвучало как прежде: ни
тени сомнения, одна лишь рыжевато-седая уверенность, что, если он сказал
"неважно", значит - неважно.
- Тебе что, Фил, жить негде? Так у нас...
- Подожди, Дима, не тараторь. Не надо мне ничего.
Он покусал обветренную, в черно-кровавых нашлепках губу.
- Я написал эту дурацкую записку и позвал тебя сюда, потому что
ничего лучше не смог придумать. Мы не шпионы. Такого опыта у нас нет.
Малянов молчал.
- Но мне совершенно необходимо поговорить с тобой наедине, вдали от
шума городского... и так, чтобы никто об этом не знал. Надеюсь, ты не
растрепал Ирине?
- Нет, - тихо сказал Малянов. - У меня не было никакой уверенности,
что я понял правильно.
- А если бы была - растрепал бы?
Малянов собрался с мыслями. Вечеровский изменился. Возможно, сильнее,
чем кто-либо из них. Возможно, сильнее, чем все они, вместе взятые. И
вдруг в памяти всплыли слова Вальки.
Таких совпадений не бывает.
Ужас снова лизнул сердце.
Фил, дружище...
- А если бы была, - тихо сказал Малянов, - рассказал бы.
Вечеровский презрительно скривился.
- Ты давно в Питере, Фил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36