- Востоковедению - тоже конец!
Малянов опешил.
- Почему?
- Ну что вы дур-рацкие вопросы задаете, Дмитрий! - Глухов отвернулся
и попробовал открыть замок. Замок упрямился. - Не хочет... - невнятно
пробормотал Глухов. - Не пускает... Никто никуда нас не пускает! Зачем
свет человеку, путь которого закрыт? - он остервенело принялся дергать
замок.
- Дайте, Владлен, я попробую.
Глухов неожиданно согласился.
- Попробуйте... - тихо и смирно произнес он, отодвигаясь.
Дверь открылась безо всякого труда.
- Ключ мы не забыли? - спросил Глухов и тут же сам ответил, сунув
руку в карман плаща: - Конечно, нет, вот он, - опять повернулся к
Малянову: - Мне-то что? У меня пенсия и я один. А вот наши так называемые
молодые... те, кому по тридцать пять - сорок... Переучиваться поздно, до
пенсии не дотянуть, дети - мелюзга, зарабатывать начнут не скоро. Ужас.
Конец, Дмитрий, конец!
На лестнице их вдруг скачком развезло. Ступеньки повели себя
непредсказуемо. Сначала Малянов, потом Глухов едва не сверзились; с
хохотом спасали один другого попеременно. Под косо летящий из темноты
дождь они вывалились обнявшись, громко и слаженно декламируя:
- Соловьи на кипарисах и над озером луна. Камень черный, камень
белый, много выпил я вина. Мне сейчас бутылка пела громче сердца моего:
"Мир лишь луч от лика друга, все иное - тень его!"
Черная вода в канале Круштейна мелко и нескончаемо трескалась;
низкое, истекающее колкой водой небо было угрожающе подсвечено
оранжево-красным. Громыхали мимо машины, скача на щербатом асфальте и
кидая в стороны невеселые фонтаны.
- Я бродяга и трущобник, непутевый человек. Все, чему научился, все
теперь забыл навек. Ради... пара-ра-ра одного... одного чего? Дмитрий, не
помните?..
- Розовой усмешки и на...
- Напева, точно!
Хорошо, что оба любили Гумилева.
- Ради розовой усмешки и напева одного: "Мир лишь луч от лика друга,
все иное - тень его!"
На площади Бездельников - бывшей Благовещенской, бывшей Труда,
теперь, наверное, опять Благовещенской, но все равно всегда Бездельников -
призывно сияли ларьки, цветные от бесчисленных бутылок; издалека, да
вечером, да сквозь дождь, они казались радостными россыпями стекляшек в
калейдоскопе.
- Вот иду я по могилам, где лежат мои друзья. О любви спросить у
мертвых неужели мне нельзя? И кричит из ямы череп тайну гроба своего: "Мир
лишь луч от лика друга, все иное - тень его!"
Пришли.
- Давайте в банке. Говорят, в банках безопасней.
- Мне все равно. В банке так в банке. Главное - побольше.
- Одну.
- Не валяйте дурака, Дмитрий. Еще раз бежать придется.
- Одну.
- Две.
- Одну.
- Разучилась пить современная молодежь! - а-ля Атос сказал Глухов
сокрушенно. - А ведь это был лучший из них! - и добавил уже совершенно
по-нашему: - Две!
- Каждый знает, что последняя бутылка оказывается лишней, но никто не
знает, какая бутылка оказывается последней, - сказал Малянов.
- Черт с вами. Одну так одну.
- "Петров"?
- Вот эту!
- Может, "Аврору"? Гляньте на ценники.
- Никогда не думал, Дмитрий, что вы мелочный человек!
Малянов наклонился к окошечку.
- Хозяин, баночку...
Торопливо, горстью, выдернув из кармана плаща мятые тысячи, Глухов с
неожиданной силой отпихнул Малянова немощным плечиком. Крикнул продавцу:
- Две!
- Дуба не дайте с натуги, отцы! - с насмешливой заботой сказал
крепкий, как десантник, парень внутри.
- Будь спок, - ответил Малянов, принимая банки и рассовывая их по
карманам.
Уворачиваясь от машин, они перебежали площадь. Плащи отсырели, стали
зябкими и тяжелыми... На углу Глухов остановился.
- Надо было три брать.
Малянов взял его за локоть.
- Ну я сбегаю, если что, - мягко сказал он.
- Но плачу я!
- Да что у вас случилось такое, Владлен?
Глухов мотнул головой и подозрительно уставился Малянову в лицо.
Помедлил, тяжело и часто дыша. Назидательно поднял палец.
- Как учил Конфуций... или не Конфуций?..
Он задумался. Потом вдруг громко и торжественно промяукал с какими-то
невероятными, но очень вескими интонациями, одни гласные протягивая,
другие обрывая резко. Чувствовалось, это доставляет ему удовольствие.
- Ши чжи цзэ и-и и вэй шэнь! Ши луань цзэ и-и шэнь вэй и!
Две шедшие мимо размалеванные девчонки в клевых прикидах испуганно
шарахнулись.
Глухов опять поднял палец.
- Когда в мире царит порядок... "чжи" значит "благоустраивать",
"упорядочивать", "излечивать" даже... соблюдение моральных обязанностей...
"и" обычно переводится как "долг", "справедливость" - в общем, все то, что
человек делает под давлением императивов морали... соблюдение моральных
обязанностей оберегает личность. Но когда в мире царит хаос - личность
оберегает соблюдение моральных обязанностей!
Интересная мысль, подумал Малянов. Холодный душ на ветру подлечил
его, тротуар перестал колыхаться. И формулировка блистательная, почти
математической четкости. Надо будет обдумать на трезвую голову. Только
запомнить бы...
- Понимаете, Дмитрий? Не папки свои бумажные, черт с ними, с
папками... Соблюдение моральных обязанностей! Вопреки хаосу! Потому что
они-то и противостоят... хаосу. Только! Вопреки боли... страху... главное,
главное - страху! - едва не потеряв равновесия, он подался к Малянову;
бессильно ухватился за воротник маляновского плаща, запрокинул голову и
опять лицо в лицо горячо выдохнул: - А я сдрейфил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36