я или не я?
Все начинало выглядеть как жуткий, предельный эгоизм, все и на самом
деле выворачивалось отвратительным эгоизмом, потому что у Малянова ни
мыслей, ни чувств уже недоставало ни на что, кроме: я или нет? А если я -
то чем?
Но не было ответов. Ни одного.
Если бы вдруг из сиденья в задницу вломился молниеносный кипарис,
если бы из-под дивана полезли бородатые угрюмые комары величиной с собаку
или, по крайней мере, во такенные клопы, стало бы легче. Однозначное
срабатывание обратных связей - что может быть приятнее для души и полезнее
для коррекции поведения? Но подобных подарков ему не делали. Просто
болезнь. Просто неудача. Просто еще одна болезнь и еще одна неудача.
Просто вьюнош Бобка в очередной раз отчудил. Просто Ирка курит и кашляет
все больше. Ничего определенного. Никаких доказательств - ни за, ни
против; и только распухшая от нескончаемых ударов, превратившаяся в один
громадный кровоподтек совесть тахикардически молотила в ребра: не уберег.
Не уберег. Не уберег. Опять не уберег.
Ничего не осталось - только тревога, бессилие и смертельная уста..."

"...из-за закрытой двери. Но, говоря всерьез, разве это были двери? И
разве это были стены? Ширмочки невесомые. И если уж на то пошло, разве это
были комнаты? Прекрасная фраза где-то у Лема есть: места в ракете хватало
только на то, чтобы широко улыбнуться. Вот мы в этой ракете и летим всю
жизнь, и занимаемся именно тем, на что в ней хватает места. Кто же и куда
нас запустил?
Впрочем, это-то как раз я знаю. Вопрос - зачем?
- Мам, ну почему так уж сразу в горячую? - виновато пробасил Бобка.
- Потому что других точек для нас в стране нет! - отчаянно крикнула
Ирка. - Понимаешь? Нет!
Бобка молчал. Малянов перестал дышать, и дюдик окаменел у него в
руках.
- Господи!.. - похоже, Ирку прорвало. Случалось это редко - но уж
если случалось... - Растишь, растишь, ночей не спишь - ведь ни одна же
сволочь не поможет, наоборот... В поликлинику сходить, врача вызвать - и
то с работы отпрашиваться каждый раз... а там рожи, рожи!! Если у вас
такое трудное положение, вам следовало бы повременить с ребенком... -
передразнила она злобно. Кому-то она пятнадцать лет этой фразы простить не
могла; Малянов не знал, кому. - А вырос - оказывается, и ты им должен, и
ребенок твой им должен! Иди сюда, мы тебя на смерть пошлем! А потом начнем
извиняться перед теми, кто тебя убил: ах, ошибочка вышла, мы хорошие, не
оккупанты мы... Мы вам сей секунд еще два завода бесплатно построим -
только вы уж убивайте нас поменьше, пока строим...
- И где бы ни жил я, и что бы ни делал - пред Родиной вечно в
долгу... - примирительно пропел Бобка. Сфальшивил. Впрочем, вообще странно
- где он мог это слышать?
- Ну ты что - совсем дурачок?
- Да я все понимаю, мам.
- А что у нас на взятки денег нет и никогда не будет, это ты
понимаешь?
- Исессино.
- Тогда заруби на носу: чтобы по этим предметам даже четверок у тебя
в оставшиеся полгода не было ни единой! Только пятаки! Усвоил?
- Йес.
- Это хоть какой-то шанс...
- Йес.
- Еще по комитетам матерей я не бегала!
- И не будешь.
Малянов отложил леди Агату. Аккуратно снял с колен горячего и
мягкого, сразу недовольно заурчавшего Каляма и встал. Бодро распахнул
дверь в Бобкину комнату:
- Что у вас тут за базар? Телевизор включайте скорее, сейчас
смехопанорама начнется. Выходной нынче али нет?
Бобка, обернувшись, растерянно хлопнул ясными глазами. Ирка прятала
лицо.
- Еще сорок минут почти, пап...
- Правда? Значит, я опять перепутал.
И тогда Ирка..."

2
"...много лет назад стали ритуалом. И, как всякий ритуал, давно
обросли репликами, жестами и гримасами почти обязательными; во всяком
случае, если какую-то из них не удавалось применить и обыграть, оставалось
от прошедшего вечера чувство неудовлетворенности, чувство - неприятнейшее
для людей дела, даже если они в данный момент отдыхают - чего-то
недоделанного. Однако, с другой стороны, совсем уж искусственное
вдавливание устоявшихся и полюбившихся деталей ритуала в естественный ход
вечерних событий вызывало ощущения, прямо противоположные желаемым.
Делалось неловко и даже как бы стыдно. Будто громко рыгнул. Будто
опрокинул ведро с помоями на красивый дорогой ковер. Будто сломал любимую
игрушку друга.
Но зато к месту вспомненная и употребленная ритуальная реплика
доставляла обоим ни с чем не сравнимое удовольствие. Даже трудно описать
его. Чувство было сродни чувству покоя, чувству дома, чувству уверенности
в завтрашнем дне. На сердце делалось легче.
Например, если кто-то делал неожиданный ход, в ответ было очень
хорошо с задумчивостью затянуть, глядя на доску: "Вот хтой-то с го-орочки
спустился..." Если и впрямь получалось в точку, сделавший ход партнер мог
подхватить со второй или с третьей строки, и тогда уже оба хором
дотягивали: "Он-на с ума меня сведет..." И смеялись.
Самому же делающему резкий ход, явно долженствующий обострить
ситуацию непредсказуемым образом - как правило, такие ходы предварительно
обдумывались столь долго, что противник успевал сообразить, какой именно
выпад назревает, и поэтому ждал, изнывая: ну, давай же, наконец! -
следовало, взявшись за фигуру и подняв ее, громко и решительно сказать:
"Если вино налито, его следует выпить!" И поставить со стуком на новое
место.
И смеялись.
Еще очень неплохо было цитировать фрау Заурих из "Семнадцати
мгновений":
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36