Одно время органами военного
планирования как при кабинете, так и при комитете активно разрабатывались
варианты "репатриации" индивидуалов, пусть даже насильственной и
обязательно - упреждающей аналогичную акцию потенциального противника.
Однако все они с сожалениями были отставлены. Эпидемия загадочной болезни,
то вспыхивавшая, то затухавшая - но никогда не сходившая на нет, -
буквально косила людей попеременно то "наверху", то "внизу". Пока еще не
пострадавшее от нее руководство испытывало перед нею ужас куда больший,
чем рядовое население, - правда, фатальность недуга держалась, по крайней
мере официально, в тайне от рядовых. Боязнь занести в бункера новые отряды
невесть откуда взявшихся непостижимых вирусов и вызвать новые могучие
вспышки, перед которыми могли уже и спасовать заботившиеся о здоровье
лидеров профилактические службы, оказалась решающим доводом против
переселения "верхачей" в глубину.
Примерно через час после того, как красное солнце всплывало над
дальними курганами и наступало самое светлое время суток, то есть время,
когда можно было не опасаться черных песчаных крыс, владевших поверхностью
в сумерках и во тьме, в наскоро построенном три с половиной месяца назад
тамбуре, у главного входа в министерский комплекс, начиналась бесплатная
раздача продовольствия.
Для "верхачей" это был час блаженства. Те, кто жил поближе,
собирались у запертых броневых створок задолго до урочного времени.
Конечно, хотелось и очередь занять пораньше - но разве лишь в этом было
дело! Для живших небольшими группами, а то и в полном одиночестве
"верхачей" это было единственной возможностью повидать других, поговорить
с другими, обсудить течение дел. Здесь все давно знали друг друга, помнили
прекрасно, у кого крысы съели старшего брата, кто ищет по развалинам
остатки книг, у кого сработался фильтр в противогазе, чей муж сошел с ума.
И после получения пайков "индивидуалы" по большей части долго не
расходились.
Прямо за углом, у внешней боковой стены тамбура, на припеке,
процветала меновая торговля. Она была вполне легальна, и дежурные
стражники благодушно наблюдали через посредство скрытых камер и микрофонов
за оживленными чудаками, менявшими только что полученную пару галет на
только что полученную флягу воды, комплект "Собрания шедевров мировой
литературы" на комплект импрегнированного обмундирования, коробку спичек
"Наша марка" на коробку слайдов "Прекраснейшие водопады", фонарик без
батарейки на скрипку без смычка, свитер на сапоги... Немедленному и
безвозмездному изъятию подлежали только "левое" продовольствие, оружие,
алкоголь с наркотиками, ну и, конечно, драгметаллы, хотя за каким чертом
они теперь были нужны - в отличие, например, от остро необходимых
наркосодержащих, - рядовые стражники не могли уразуметь.
Миниатюрная молодая женщина в бесформенном противохимическом балахоне
и свином рыле противогаза, прихваченного поверху - видимо, он был ей
великоват - какими-то розовыми лентами, не потерявшими, несмотря на
замызганность, несколько легкомысленного вида, дождалась своей очереди на
раздаче. Ей пихнули небольшой пакет с видневшимися сквозь полупрозрачный
пластик парой галет, банкой консервов и ампулой с комплектом витаминов на
следующую декаду. Потом через специальное приспособление, позволявшее
переливать жидкости из сосуда в сосуд без соприкосновения с внешним
воздухом, налили ей воды в небольшую бутылку, которую она принесла с
собою. Пробормотав стандартное "Слава премьеру, я вся в его власти и
принадлежу ему без остатка" и от души добавив более привычное "Дай ему бог
здоровья", женщина уступила место следующему, тщательно упрятывая паек во
внутренние пазухи балахона и ощупываясь снаружи - не проступают ли
очертания пакета и бутылки сквозь ткань, не слишком ли бросается в глаза,
что она опайкована. Все было в порядке. Она вышла на воздух. Солнце,
ощутимо пригревая, светило прямо в стекла маски весенним алым светом.
Кругом группками по двое, по трое судачили люди без лиц, и стеклышки их
противогазов то и дело рассыпали в стороны красные брызги, когда люди
жестикулировали и качали головами.
- Вот так я стою, да? - объяснял один мужчина другому, разводя руками
и даже приседая для образности. - А он выходит. Понимаешь? Ну просто в
двух шагах. Лет пятнадцать ему, не больше того. Не, не больше.
Белый-белый. И глазом смотрит. Только, стало быть, рубашонка на нем - ни
тебе комбинезона, ни тебе маски.
- Ну, врать ты гора-азд, - насмешливо сказал второй мужчина, покрутив
головой. Шланг его противогаза мягко мотнулся в воздухе.
- Да лопнуть мне! И так, стало быть, глазом посмотрел... и пошел.
Будто я вошь какая, понимаешь? Я просто расплакался там, уж так мне обидно
стало. Что ж это такое, думаю? Жил-жил, все как следует быть - и на тебе.
Потом крикнул ему: что ж я, крикнул, по-твоему, что ли, вошь? А он, стало
быть, идет себе. Даже не обернулся. Этак легко по склону: фык-фык-фык...
- Ой, плоха примета, ой, плоха, - шустро подковыляв со стороны,
ввернула бабка, волочившая за собой едва не по песку чем-то набитую
цилиндрическую молодежную сумку. - Какого дня дело-то было? А? Это важно -
какого дня. А?
- А я слышала, его повстречать - к добру, - приостановилась женщина с
розовыми завязками на голове. - Я слышала, если его встретишь -
обязательно завтра дойдешь, куда он поведет, и проживешь потом
долго-долго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27