Рубашка ей
велика, думал он. Интересно, о чем она думает, думал он. Туман намочил
одежду, оттого так холодно, думал он. Нельзя останавливаться, пока одежда
не высохнет; как только она высохнет, можно останавливаться. Удачно, думал
он, из-за тумана еще нельзя останавливаться, и из-за мокрой одежды еще
нельзя останавливаться. На ней свитер, рубашка - у нее будет сохнуть
дольше, думал он. Когда мои брюки высохнут, надо помнить, что у нее свитер
еще не высох, и не останавливаться сразу.
Уносившаяся в зенит светлая, неправдоподобно прямая струна победно
гремела, пересекая полет неба. Вибрация усиливалась, переходя по временам в
отчетливое раскачивание. Казалось, лестница намерилась их сбросить, раз уж
они решили не падать. Двигаться становилось все опаснее, руки то и дело
промахивались мимо пропадавших в темноте перекладин.
- Привал! - крикнул мужчина и остановился. Женщина поднялась еще на
несколько ступенек, но лестница была слишком узкой, чтобы уместиться рядом
с мужчиной. Тогда она прижалась лицом к ее ноге. Господи, как я по нему
соскучилась, подумала она, и сказала:
- Как я по тебе соскучилась, пока ползла.
Он потянулся, чтобы погладить ее по голове, и собственная рука с
неразгибающимися, одеревеневшими пальцами, измазанными ржавчиной,
показалась ему какой-то страшной клешней. Он был рад, что не смог
дотянуться.
- Ты молодец! - громко сказал он, снимая с пояса один из ремней. - Ты
просто молодец. Правда же, когда одежда высохла, стало гораздо теплее?
У женщины зуб на зуб не попадал, хотя одежда и впрямь высохла - она не
успела заметить, когда.
- Да, - согласилась она, - значительно теплее. Хочешь - я отдам тебе
рубашку.
- Иди ты, - со смехом ответил он, продевая ремень себе под мышки и
охлестывая поперек груди, а потом накрепко затянул его вокруг перекладины.
Теперь он мог просто висеть, не держась. - Возьми и сделай как я, - он
протянул второй ремень женщине. Она, потянувшись, перехватила ремень, а
потом ухитрилась все-таки подняться еще на ступеньку. Теперь мужчина мог бы
дотянуться до ее головы. Но он не стал этого делать, а только проверил, как
она затянула ремень.
- А теперь постарайся уснуть, - сказал он.
- Это невозможно.
- Обязательно надо, - рев лестницы к ночи превратился в потаенное
гудение. - Это не так трудно, мы же согрелись. И ветер утих.
- Ветер, - сказала женщина. - Ужасный ветер.
- А мне как-то нравится.
- Потому, что ты сам как ветер. Подхватил меня и поволок...
Эти ее слова прозвучали для мужчины лестно. Он имел основания быть
довольным собой - донес женщину до лестницы, не ослепнув, не оглохнув, а
теперь они смогли подняться выше тумана. Наверное, она хотела сказать мне
что-нибудь приятное, решил он, и постарался ответить ей в тон - вполне,
впрочем, искренне:
- Кого же еще было и подхватывать, как не тебя?
Женщина не отозвалась. Она вовсе не собиралась говорить ему приятное.
Сейчас, когда отупение усталости отступило, ей вновь стало страшно и
нестерпимо жалко себя, противоестественно и беспомощно болтающуюся в
прозрачной, темной пустоте. Женщина даже не знала толком, от чего они
спасались. В первый же миг она успела зажмуриться и до самой лестницы не
открывала глаз.
- Смотри, какие звезды, - сказал мужчина. - внизу таких никогда не
бывает.
Торжественно и покойно летела над ними сверкающая метель.
- Здесь очень чистый воздух. Чувствуешь?
- Да. Очень.
- Потому и звезды такие. Вон Вега. А над головой Орион - видишь,
красный - Бетельгейзе, голубой - Беллатрикс. А это альфа Орла, Альтаир.
Правда, похоже на орла?
Лестница пела свою нескончаемую, усыпительную ноту.
- Раскинул крылья и парит... Я почему-то больше всех люблю это
созвездие. А тебе нравится?
Женщина молчала. Взглянув вниз, мужчина увидел, как тяжело
покачивается ее обвисшее тело, и понял, что она заснула.
Ему не спалось. Он задремывал минут на пять-десять и опять просыпался
в тревоге и все проверял, проверял наощупь, как держится на перекладине ее
ремень.
В алых потоках утренннего сияния они снова двинулись вверх. Далекая
земля, сплошь затянутая желтым дымом, казалась теперь столь же бесплотной,
что и далекие, полупрозрачные перья облаков. У мужчины уже слезла кожа с
ладоней и ступней, и женщине приходилось быть вдвойне осторожной, цепляясь
за скользкие от леденеющей сукровицы перекладины. Перчатки женщины
истерлись до дыр, на очереди тоже были руки.
Потом черные громадные птицы напали на них и надолго зависали рядом,
пластаясь в потоках исступленного ветра, глядя холодными круглыми глазами,
а мужчина и женщина отбивались от птиц, размахивая руками и немощно крича.
Потом они поднялись выше всяких птиц.
Все тонуло в синем льдистом сиянии, в торжествующем громе громадного
горна. Пляшущая лестница стала невероятно хрупкой, как стекло, и рвалась из
рук, грозя искристо переломиться от каждого движения. Вокруг был только
простор - пронзительно прекрасный, абсолютно чужой и невыносимо мертвый.
- Я не выдержу, - сказала женщина и сама не услышала себя. Горло ее
было словно из сухой ломкой бумаги. - Я не могу!!! Прости, я правда не
могу!
- Уже скоро! - закричал мужчина ей в ответ. - Держись! Солнце, радость
моя, держись, ради бога! Уже совсем близко!
Давно перевалило за полдень, когда мужчина издал невнятный гортанный
всхлип, пробудивший мозг женщины от оцепенения. Женщина подняла голову и
увидела, что лестница кончилась.
Сквозь узенькое отверстие, расположенное в центре площадки, они
выбрались на шаткий, ничем не огороженный настил, мотающийся посреди неба.
1 2 3