Разве что, в кровь подравшись на рынке из-за
головки чесноку, один смерд рыкнет другому: "Чума на
тебя!"
Что же касается столь милой моему сердцу фантастики, то нужно
сначала разграничить фантастику как жанр и фантастику как прием
большой литературы.
Фантастика как жанр - феномен относительно недавний,
ей от силы полтораста лет. Она сродни детективу - со своей
системой условностей, со своими правилами игры, которая дает
вполне культурное развлечение подросткам и вполне мирный отдых
взрослым. И хотя лучшие образцы такой фантастики вполне способны
будить мысль, давать информацию и т.д.- перешагнуть
определенную грань жанр не может, иначе он перестанет быть
собой.
Современная система условностей советской фантастики сложилась в
шестидесятые, благословенные для НФ, годы. Оттуда в наши дни
тянутся караваны фотонных и надпространственных ракет, штабеля
переносных, мобильных и стационарных машин времени, тьмы
загадочных открытий, пупырчатые гроздья инопланетян. Оттуда
маршируют суровые и сентиментальные звездопроходцы, гениальные
ученые, днем и ночью несущие на своих плечах бремя
ответственности никак не меньше, чем за все человечество, а
подчас - за всю Галактику чохом, бронированные работники
гуманных международных спецслужб, интеллектуальные красавицы, в
развевающихся полупрозрачных одеждах резво собирающие букетики
полевых цветов за три минуты до старта в Неизвестность.
С этой фантастикой, как ни странно, все более или менее в
порядке. Она окончательно осознала себя, перестала тужиться в
попытках шагать шире собственных штанов и равномерно и
прямолинейно занимается своим делом, ничего особенного не
отражая. Она поняла, что для нее главное - таинственность,
лихо закрученный сюжет, динамика, асфальтовая мужественность и
всегда готовая женственность в правильных, обеспечивающих
максимум событий сочетаниях. Здесь один шаг до полной
халтуры - опять-таки как в детективе: но если автор не
окончательно потерял совесть, а талант какой-никакой имеется,
его герои исправно, увлекательно и зримо бабахают из позитронных
пушек или якшаются с оборотнями и ведьмами в подтверждение
какой-нибудь элементарной этической двухходовки, в серьезных
подтверждениях давно не нуждающейся, например: охотиться на
животных не хорошо. Или: все разумное действительно. Или:
здрасьте, а вот и будущее, и здесь не без проблем.
Правда, и в этих случаях возникают забавные аберрации,
вызванные сложностью текущего момента. Когда система условностей
складывалась, партия как раз обязала нынешнее поколение
советских людей жить при коммунизме, поэтому, коль скоро
действие происходило в ракетоносном грядущем, а случалось это
очень часто, значительная часть текста заведомо - в ущерб
динамике, отводилась изображению простого житья-бытья. Какое,
дескать, оно будет замечательное. Теперь этого нет, динамика
повысилась - хорошо. Но стоит только повнимательнее
присмотреться к тому, как тщательно избегают фантасты самых
элементарных, самых коротких штрихов, касающихся быта -
так смех берет. Целые страницы уходят на описание управления
сверхсветовым крейсером или некоего иногалактического
феномена - и ни слова о том, как персонажи, например,
едят. И вот члены Мирового Совета Иванов и Джонсон, кореша еще
аж по Эпсилону Эридана, в перерыве между двумя судьбоносными
заседаниями идут в буфет подкрепиться, а дальнейшее -
молчание, потому что, черт их возьми, окаянных, платят они в
буфете или не платят? Если да, значит, всепланетный капитализм
протащил автор; боязно, еще неизвестно, как дела-то
повернутся - может, десять лет потом не отмажешься. А если
нет, свои же коллеги засмеют, защекотят: ну, старик, окстись,
глянь, чего на дворе делается; какого ж рожна американцы Кремлю
в кильватер-то пристроились?
Игра.
Что же касается фантастики, как приема, то она существует с тех
самых пор, с каких существует литература как таковая. Начиная с
Гомера. Начиная с евангелий. И терпит сейчас в нашей стране те
же трудности, что и реалистическая литература.
Перед зеркалом - ни одного лица. То мелькнет волосатая
ноздря неизвестного папаши, то дрыгающаяся младенческая пяточка,
то мятый клочок пеленки, мокрый насквозь, то уцененный пятак
звякнет в стекло, а то - поберегись! - вот-вот
рикошетом заденет прямую, но очень хрупкую поверхность...
Зеркало в ожидании.
Если брать лучшую фантастику последних двух десятилетий...
ну, хотя бы по Стругацким пройтись...
От сакраментального жилинского "главное остается на
Земле" через Румату, с мечами ждущего, когда упадет дверь,
чтобы вмазать наконец подонкам, которых он познавал-познавал, да
и допознавался; через Кандида, на последней странице понимающего
диалектику морали и прогресса, и Переца, опрокидывающего
Тангейзера на Венеру во вдруг открывшемся ему директорском
кабинете; через сдавленный, но просветленный вскрик Шухарта;
через осознание Маляновым личной неизбывности кривых, глухих и
окольных троп; через крик Майи Тойвовны, навсегда оставляющей
Экселенца, при всех его благих побуждениях, не более чем
убийцей... просветления, осознания в каждом финале... куда?
Они просветляли нас, честное слово, кто бы мы были без них;
сюда, конечно, вот сюда, где мы теперь толпимся, но -
дальше куда?
Эпоха сменилась.
"Итак, Андрей, первый круг вами пройден",-
просветляет Наставник. Снова всего лишь - первый.
Историческое произведение.
"Не забыть бы мне вернуться",- мысленно
осознает Банев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56