При лунном свете мы двигались достаточно живо, особенно если учесть, что
подниматься приходилось по склону ледника. На высоте сорок пять тысяч футов
мы достигли перевала и некоторое время смотрели на долину внизу и
возвышающийся за ней следующий хребет. Он отстоял от нас миль на двадцать и
при ночном освещении казался серебряно-белым.
- Может быть, за ним мы обнаружим твоих друзей, - сказал великан. Голос его
стал каким-то бесцветным, будто потерял тембр. Лицо у него, похоже, было
обморожено и онемело от ледяного ветра. Вула скорчилась за его спиной,
выглядя подавленной и старой.
- Вполне, - сказал я. - А может, за тем, что позади него.
- За этими хребтами лежат Башни Нанди. Если твои друзья оказались там, то их
сон будет долог - да и наш тоже.
До следующего хребта было два перехода. Когда мы достигли его, луна
поднялась уже высоко и освещала окрестности призрачным светом. Но вокруг не
видно было ничего, кроме бесконечного льда. Мы сделали на льду привал, затем
тронулись дальше. Скафандр теперь причинял мне неудобства,
разрегулировавшись, и у меня начали мерзнуть пальцы на правой ноге. И,
несмотря на то, что по дороге я то и дело принимал горячие концентраты, а в
вену мне через определенные промежутки времени впрыскивались стимулирующие
средства, появилась усталость. Конечно, я уставал меньше, чем Большой Джон,
у которого вид стал совсем измученный и голодный, а ноги он передвигал так,
словно к ним было приковано по наковальне. Он по-прежнему позволял себе и
собаке съедать более чем скромные порции пищи, при этом выделяя мне даже
больше, чем себе. И я по-прежнему запихивал то, что не мог съесть, в карман
рукава и смотрел, как он мучается от голода. Но он был очень вынослив: он
слабел от голода медленно, нехотя уступая пядь за пядью.
В ту ночь, когда мы лежали за построенной им из снега загородкой, защищавшей
нас от ветра, он задал мне вопрос:
- Карл Паттон, интересно, каково это - путешествовать в пространстве между
мирами?
- Как в одиночном заключении, - ответил я.
- Тебе не по душе одиночество?
- Какая разница? Это моя работа.
- А что тебе нравится, Карл Паттон?
- Вино, женщины и песни, - ответил я. - В крайнем случае, без песен
можно обойтись.
- Тебя ждет женщина?
- Женщины, - поправил я. - Но они не ждут меня.
- Кажется, ты немногое любишь, Карл Паттон. Тогда что же ты ненавидишь?
- Дураков, - сказал я.
- Так, значит, это дураки послали тебя сюда?
- Меня? Меня никто никуда не посылал. Я всегда отправляюсь туда, куда сам
пожелаю.
- Тогда, значит, тебя привлекает свобода. Нашел ли ты ее здесь, в моем мире,
Карл Паттон? - Лицо его было похоже на скорбную маску или на выветренную
скалу, но голос, казалось, насмехался надо мной.
- Ты понимаешь, что погибнешь здесь, или нет? - я не собирался говорить
этого. Но слова вырвались сами собой, и тон их показался мне безжалостным.
Он взглянул на меня так, как делал это всегда, прежде чем заговорить - как
будто старался прочесть что-то, написанное у меня на лице.
- Человек должен когда-нибудь погибнуть, - сказал он.
- Тебе нечего делать здесь. Брось меня, возвращайся и забудь обо всем.
- Но ведь и ты мог бы сделать то же самое, Карл Паттон.
- Я? Вернуться? - воскликнул я. - Ну нет, благодарю. Я еще не закончил своих
дел.
Он кивнул.
- Человек должен всегда доводить свои дела до конца. Иначе он ничем не будет
отличаться от снежинки, гонимой ветром.
- Так ты, значит, думаешь, что это игра? - рявкнул я. - Состязание? Исполни
или погибни, или, может быть, и то, и другое вместе, и пусть победит
силбнейший?
- А с кем мне состязаться, Карл Паттон? Разве мы с тобой не товарищи, идущие
бок о бок?
- Мы чужие друг другу, - ответил я. - Ты не знаешь меня, а я не знаю тебя. И
прекрати доискиваться причин, по которым я делаю то, что делаю. Я делаю так,
и точка.
- Ты отправился в путь, чтобы спасти жизни беспомощных, потому что это твой
долг.
- Да, мой, но не твой! Ведь ты-то не обязан сворачивать себе шею в этих
горах! Ты спокойно можешь покинуть эту фабрику льда и до конца своих дней
жить героем человечества, имея в распоряжении все, чего душа пожелает...
- То, чего бы я пожелал, никто не в силах мне дать.
- Должно быть, ты ненавидишь нас, - заметил я. - Ведь мы - чужаки, которые
явились сюда и погубили твой мир.
- Разве можно ненавидеть силы природы?
- Хорошо, тогда что же ты ненавидишь?
На какое-то мгновение мне показалось, что он не станет отвечать на этот
вопрос.
- Я ненавижу труса в своей душе, - произнес он. - Голос, который нашептывает
спасительные советы. Но если бы я бежал и тем самым спас свою плоть, каким
бы духом потом жила она и освещалась?
- Если хочешь бежать - беги! - почти закричал я. - Ты проиграешь эти гонки,
великан! Отступи, пока не поздно!
- Я пойду дальше - пока смогу. Если мне повезет, то плоть моя погибнет
раньше духа.
- Дух, дух, черт побери! У тебя просто мания самоубийства!
- Что ж, тогда я в неплохой компании, Карл Паттон.
Отвечать ему я не стал.
* * *
Во время следующего перехода мы, перевалив еще через один хребет, гораздо
выше предыдущего, преодолели стомильный рубеж. Холод стоял по-настоящему
арктический, а ветер был подобен летающим стрелам. Луна зашла и начало
светать. Локатор сообщил, что до грузового отсека оставалось десять миль, и
все системы жизнеобеспечения работают нормально. Источников питания хватило
бы еще на сотню лет. Если бы даже, в конце концов, я загнулся по дороге,
шахтеры все равно проснулись бы - пусть через сто лет, но проснулись.
Джонни Гром являл собой теперь уже совсем печальную картину. Руки его
потрескались и кровоточили, впалые щеки и растрескавшиеся бескровные губы
были обморожены, кожа плотно обтянула кости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23