- Да, если бы он был жив, - отозвался я и прошел мимо него ко входу. Такая
дверь из темно-пурпурного дерева вполне могла бы служить воротами в Собор
Парижской Богоматери. Обеими руками я потянул на себя огромную железную
ручку - дверь не шелохнулась. Джонни Гром открыл ее буквально мизинцем.
В большой комнате было холодно. Покрывшая пол изморозь хрустела у нас под
ногами. В полумраке я заметил развешанные по стенам шкуры, отливающие
зеленым, красным и золотым мехом словно хвосты павлинов. Были здесь и
другие трофеи: огромный череп с трехфутовым клювом и похожими на урыль из
слоновой крсти ветвистыми рогами, кончики которых были выгнуты вперед и
остры, как кинжалы. Была обтянутая кожей голова, состоявшая из одних
челюстей и зубов, и потемневший от времени боевой топор с рукояткой длиной
футов десять и затейливым лезвием. Посреди комнаты стоял длинный стол, до
которого, наверное, в свое время доходило тепло от очага, огромного, как
городская квартира. Стол был накрыт, я заметил отблеск дневного света на
кубках, тарелках, приборах. Вокруг стола были расставлены кресла с высокими
спинками, и в кресле во главе стола, лицом ко мне с мечом в руке восседал
седобородый гигант. Пес завыл, и это вполне соответствовало охватившему меня
чувству.
- Холгримм ждет нас, - мягко произнес позади меня Джонни. Он двинулся
вперед, я за ним, переборов, наконец, оцепенение. Вблизи я различил мелкие
кристаллики инея, сплошь покрывшие тело сидящего гиганта. Они отблескивали в
бороде, на тыльных сторонах ладоней, на веках.
Кристаллики льда покрывали и стол, и тарелки, и гладкое дерево кресел. Когти
Вулы, следовавшей за хозяином, громко стучали по широченным доскам пола.
- Разве вы не хороните своих мертвых? - выдавил я, слегка запинаясь.
- Так его посадила женщина. По собственной воле. Он так пожелал, когда
понял, что смерть уже рядом.
- Но почему?
- Это тайна, которую знает один лишь Холгримм.
- Может, нам лучше выйти наружу? - предложил я. - А то это место напоминает
мне морг.
- Огонь исправит дело...
- Но тогда растает и наш приятель. Лично я предпочел бы, чтобы он оставался
так, как есть.
- Мы разведем небольшой огонь, чтобы разогреть пищу, и чтобы были угли,
возле которых можно провести ночь.
В ящике возле входной двери нашлись дрова, темно-красные, твердые, как
камень, и уже наколотые до нужной толщины. Нужной, естественно, моему
компаньону. Он орудовал восьмифутовыми поленьями толщиной не менее
восемнадцати дюймов так, словно это были хлебные палочки. Наверное, дерево
было пропитано эфирными маслами: дрова с ревом заполыхали от первой же
спички, распространяя по дому запахи мяты и камфары. Большой Джонни
сварганил какое-то пойло из горячего вина и тягучего сиропа, который
обнаружил в кувшине на столе - из кувшина пришлось выламывать заледеневшие
куски. Когда напиток поспел, он протянул мне с полгаллона. Штука оказалась
крепкой, но приятной на вкус, сначала слегка отдающей скипидаром, но затем
оказавшейся сущей амброзией. Еще у нас был хлеб, сыр и суп, который он
разогрел в большом котле над очагом. Я наелся до отвала и еще кое-что
отправил в наплечный карман. Мой высокий друг ограничился совершенно
спартанской порцией и перед тем, как выпить, обернулся к нашему хозяину и
поднял кубок в его честь.
- Сколько же времени он так сидит? - спросил я.
- Десять местных лет, - он помолчал и добавил: - Это более ста стандартных
лет Лиги.
- Он был твоим другом?
- Мы сражались, но потом снова вместе пили вино. Да, пожалуй, он был мне
другом.
- Девять лет. Дом Холгримма был, наверное, самым последним, куда проникла
чума.
- А почему же она не убила и тебя?
Он покачал головой.
- Вселенная тоже умеет шутить.
- Каково же это было, когда все кругом начали умирать...
Великан обхватил свою чашу руками и уставился мимо меня в огонь.
- Сначала никто ничего не понимал. Ведь мы здесь вообще не знали болезней.
Нашими единственными врагами были ледяные волки, лавины и смертельный холод.
А это было что-то совершенно новое - враг, которого мы не видели. Некоторые
так и умерли, удивляясь, другие очертя голову бросились в леса, но и там их,
в конце концов, постиг тот же удел. Оксандра убил своих сыновей и дочерей
прежде, чем их прикончила удушливая смерть. Иошал стоял на снегу, вращая над
головой свой боевой топор и выкрикивая небу угрозы, пока не упал, и больше
уже не поднялся.
- А что стало с твоей семьей?
- Сам видишь.
- Что?
- Холгримм был моим отцом.
* * *
Мы спали, закутавшись в шкуры, которые Джонни Гром снял со стен и размягчил
над огнем. Насчет тепла он оказался прав. Огромное пламя растопило иней
только внутри правильного десятифутового полукруга, но даже не коснулось
остальной комнаты.
За порогом все еще стоял ранний полдень, когда мы снова двинулись в путь. Я
шел так быстро, как только мог. После восьми часов ходьбы по сильно
пересеченной местности, непрерывно поднимающейся вверх, великан предложил
передохнуть.
- Я, конечно, поменьше тебя, но это вовсе не значит, что я раньше выбиваюсь
из сил, - ответил я ему. - К тому же я привык к более сильному тяготению. А
в чем дело, ты устал? - этот вопрос я задал как бы между прочим, но ответа
ждал с волнением. До сих пор он выглядел свеженьким, как огурчик.
- Нет, со мной все в порядке. Пока дорога еще не трудна.
- Судя по карте, отсюда путь будет все тяжелее и тяжелее.
- Да, на высоте я начну выдыхаться, - согласился он. - Но все же как-нибудь
выдержу. Только вот Вула измоталась, бедняга.
Собака растянулась на боку. Она была похожа на павшую лошадь, хотя ни у
одной павшей лошади не дрогнул бы хвост при упоминании ее клички, да не
ходили бы ходуном ребра от усилий вобрать побольше горного воздуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23