Но в приемной не было зеркала проверить.
Лоб Обиванкина был влажным от пота, и нос — влажным.
— Вроде нормально… — выдохнул он. — Идите, зовет.
Лёка снова погрузился в полусумрак опросной.
— Да, я удовлетворяю все ваши просьбы. Любовь — святое чувство, она заслуживает уважения. Особенно та, которую люди пронесли через всю жизнь…
По Лёкиной спине текло.
Чувствительный микрофон донес до Лёки жужжание принтера. Заполненная подорожная и три ближние визы, подрагивая, словно живые, шустро отрастали из него одна за другой.
— По этим документам вы, уважаемый господин Небошлепов, в любой кассе города или области приобретете билеты на сегодняшний день до Твери — и обратно от Твери до…
Пол качнулся под Лёкой.
— Как до Твери?
Чиновник не слышал. Или не слушал.
— …Петербурга на означенный в подорожной согласно вашей заявке день возвращения. По ним же в Твери вы сможете приобрести билеты на пригородный электропоезд до Клина и соответственно обратно — от Клина до Твери. Автобусные билеты от Клина до вашей деревеньки мы не бронируем, это местное сообщение, разбирайтесь сами. По квитанции с гербом Евросоюза — вот она, сейчас я ее передам — на втором этаже вы оплатите стоимость визы, без документа о внесении сбора виза недействительна. Желаю вам приятной поездки. — Чиновник ляпнул стандартную концовку и лишь с секундным запозданием сообразил, что фраза не из того сценария. Не меняя тона, без зазрения совести добавил: — Примите мои соболезнования.
Документы вылезли к Лёке из щели под стеклянной перегородкой.
— Только до Твери?!
— Ну конечно, — улыбнулся за толстым стеклом чиновник. — С приближением летнего сезона мы пустили дополнительный пассажирский поезд, который делает остановки во всех значимых промежуточных пунктах, и разгрузили экспрессы. Уменьшается скученность, увеличивается безопасность как резидентов столиц, так и пассажиров… Вы чем-то недовольны?
Лёка взял себя в руки.
— Благодарю вас, — чуть хрипло сказал он. — Вы очень любезны.
— Это моя работа, — скромно ответил чиновник. Лёка во второй раз вышел наружу. Снова взгляды — и среди них один.
— Ну что? — свистяще выдохнул Обиванкин. Лёка молча взял его за локоть и поволок прочь из приемной. Они протолкались к двери, потом протолкались по лестнице вниз и, оба мокрые, как из горячего душа, с трудом переводя дыхание, вывалились во двор.
— Что такое? Что? — бормотал Обиванкин. Лёка молчал и упрямо волок его, точно муравей — сосновую иголку.
Когда они оказались достаточно далеко от хвоста очереди, так что их уж никак и никто не мог услышать, Лёка, по-прежнему стискивая локоть Обиванкина, остановился, развернул ученого к себе лицом и сказал:
— Стало быть, такой расклад. Культура обслуживания на транспорте повысилась. Билеты у нас на сопряженные поезда, пассажирский до Твери и затем на электричку до Клина. И обратно, естественно, тоже от Клина на Тверь и затем из Твери на Питер. Нет Москвы.
Хорошо, что Лёка не выпустил локоть старика. Тот пошатнулся и схватился за сердце. Мог бы и упасть.
— Спокойно! — вполголоса прикрикнул Лёка.
— Как спокойно? Как спокойно?! Вам хорошо говорить…
— Да, мне очень хорошо говорить. — Мысли у Лёки в голове скакали, будто взлетающие над водой мальки, за которыми в невидимой глазу опасной глубине охотится щука. Сверкнут серебряными капельками вразнобой — и опять пропадают, ни единого толком не разглядишь. — Обратного хода уже не может быть, мы должны ехать. Если начнем отказываться, привередничать, они заинтересуются нами уже плотней, и все всплывет. Ничего. Ничего, Иван Яковлевич, прорвемся. Клин очень близко от Москвы, и, главное, граница уже позади окажется. Завтра мы будем там, а обратно в воскресенье. Я не знаю, какие дела у вас в Москве, долгие ли, короткие… Но, честное слово, за это время из Клина туда пешком можно сходить. На перекладных… леваками…
— То есть мы все-таки едем?
— А вы как думали? Визы на руках!
С минуту они молчали.
— Доберетесь, — тихо, убежденно проговорил Лёка. — От Клина — доберетесь. В воскресенье мы будем вас ждать. Только… — Он перевел дыхание. — Только не попадитесь там. Без визы в столице… Начнут разматывать — всплывет подлог.
Опять помолчали. У Обиванкина вдруг задрожали губы. Он долго смотрел Лёке в лицо — будто они минуту назад встретились и он видел журналиста впервые.
— Алексей Анатольевич… — пробормотал он, насмотревшись. — Голубчик… Вы же собой рискуете. Почему вы так помогаете мне?
Потому что я прав, подумал Лёка.
Потому что я хочу хоть что-то в жизни довести до конца. Потому что я начал и уже не могу отступиться. Потому что вы мне симпатичны, Обиванкин. Потому что вы так же несчастны в этом мире, как и я. Потому что у меня рабья кровь.
Вслух он сказал:
— Я очень уважаю лауреатов Ленинских премий. Буквально благоговею.
У Обиванкина чуть приоткрылся рот. А потом он рассмеялся — отрывисто, трескуче и совсем не весело.
— Все, — сказал Лёка. — Я вас поставил в известность. Вы не отказываетесь ехать при таком раскладе?
— Безусловно, нет… Безусловно — нет!
— Тогда пошли платить.
Лэй, перекинув суму через плечо, шумно скатывался по лестнице — возбужденный, окрыленный, предвкушающий дальнее путешествие и бесшабашную дорожную свободу. Лёка тоже шагнул было через порог, но Маша коротко, тут же отдернувшись, коснулась кончиками пальцев его спины — и он обернулся.
— Я вчера сказала грубость, — с трудом выговорила она. — Прости. Я не хотела тебя обидеть.
Лёка ободряюще улыбнулся ей.
— Совсем даже не грубость, — сказал он. — Просто правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72