Будто кто-то шаркнул по ребрам наждачной бумагой.
— А давай типа я с тобой поеду, — бахнул Лэй. — А Обсе потом скажем, что как бы раньше не могли прийти, потому что заморочились по важному делу. Всей типа семьей. И если она пасть разинет, ты ей телеграмму туда сунешь.
Обиванкин впервые завозился на своем сиденье.
Впрочем, очень коротко. Ворохнулся и сызнова окостенел.
Несколько мгновений ничего не происходило, Лёка вел свой драндулет по тряскому асфальту, словно пропустив слова сына мимо ушей. Потом обернулся к Лэю.
— Вперед смотрите, вперед! — сварливо и несколько встревоженно проговорил Обиванкин.
Лёка стремглав повернул голову; нет, опасности не было, все ползло, как ползло.
Всей семьей. Вот что сыну было так важно…
Поставить завучиху на место.
— А мама тебя отпустит? — спросил Лёка.
— А я знаю? — как на духу, вопросом на вопрос ответил Лэй.
— Так, — повторил Лёка. — А ты… Лэй… ты правда туда хочешь?
Лэй глубоко втянул воздух носом.
— Солнце помню, — ответил он. Тоже честно.
— Хорошо, — решительно подытожил Лёка. — Как вариант. Действительно, чего ты в школе не видел? Я в свое время, когда надоедало рано вставать, дня на три дома западал — и, поскольку все равно все знал назубок, ко мне не цеплялись. К тому же нынче у нас среда, скоро выходные, учебы нету… Теперь так. — Он запнулся. — Теперь ты мне вот что скажи, — произнес он тоном ниже и на миг запнулся. — Мама замуж не вышла?
Лэй уставился в боковое окно.
— Сам у нее спрашивай, — глухо ответил он.
— Лэй… Я же не пытаюсь у тебя что-то про нее выведать. Мне просто надо знать: если я вот сейчас как ком с горы на нее накачусь — это не… Это ей не повредит?
Лэй опять глубоко втянул воздух носом. Лапша, которую навесил папашка, выглядела убедительной.
— Мужика дома нового нет, — с усилием произнес он.
— Тогда будем учинять семейный совет, — сказал Лёка. Наступило молчание. И длилось уж до того момента, когда Нат вежливо попросил:
— Вот здесь меня высадите, пожалуйста. Мне отсюда близко, двором.
— Как скажешь, — ответил Лёка и тормознул.
Нат, точно машина горела, торопливо распахнул дверцу, выскочил наружу и бегом порскнул в подворотню. Наверняка до дому не добежит, прямо тут и встанет отлить, с завистью подумал Лэй. Он тоже терпел из последних сил.
— Помнишь, куда? — спросил он отца.
Тот ответил:
— Конечно.
Через пару минут они подъехали к и впрямь не забытому Лёкой подъезду.
Это был тот самый подъезд.
Лёка ничего не чувствовал. Подъезд. Ну и что же, что подъезд. Это был муляж тогдашнего подъезда, потому что тогда за ним был дом, а теперь — нет.
— Шпарь домой и подготовь маму, — сказал Лёка. — Может, она… ну, я не знаю. Я ввалюсь, а она будет меня весь вечер ненавидеть за то, что не накрашенная оказалась. Так бывает. Предупреди, а я поднимусь через несколько минут. Разберусь вот с господином — и приду.
Обиванкин ворохнулся снова.
Лэй, как Нат, вывалился из машины — но сразу остановился. Нагнувшись, сунул голову обратно и пристально глянул Лёке в глаза.
Лёка, не отводя взгляда, чуть улыбнулся сыну. Не сбегу, не бойся, я же обещал, говорил его взгляд. Откуда мне знать, сбежал ведь однажды, ответили глаза Лэя.
— Я поднимусь через четверть часа, — сказал Лёка.
И Лэй рванул. В сумрак за дверьми подъезда он рухнул, точно упавший с крыши в бочку булыжник, — и только стремительный удаляющийся топот несколько секунд доносился оттуда; потом затих и он.
— Ну, говорите толком, — попросил Лёка.
Не поворачиваясь к Лёке и по-прежнему, словно взаправду ороговев за время поездки, глядя прямо перед собою, Обиванкин размеренно заговорил:
— Я очень мало кому могу доверять. Обратиться мне с такой просьбой вообще не к кому. Вас я знаю только по вашим работам, и когда повстречал вас в зале, да еще услышал, что вы едете в Москву, я понял, что мне вас бог послал. Мне совершенно необходимо добраться до «Бурана», который стоит в парке развлечений на Смоленке. Может, вы помните, были при Советской власти у нас такие ракеты…
— Помню, — уронил Лёка.
— Насколько мне известно, это единственный уцелевший. И, во всяком случае, ближайший к нам… к Питеру. Это важно. Это может оказаться крайне важно для всей последующей судьбы России. В смысле — всей бывшей России, а не нынешней. Больше я ничего не могу вам сказать. Во-первых, вы не поверите, а во-вторых, это может оказаться для вас опасным. Я не имею ни малейшего желания подвергать риску человека, которого… во всяком случае, по его работам… уважаю.
Положив подбородок на сложенные кисти рук и барабаня пальцами по баранке, Лёка искоса глядел на Обиванкина и покусывал нижнюю губу. Обиванкин по-прежнему смотрел в пространство — во всей красе демонстрируя Лёке свой острый, летящий профиль. Престарелый чародей…
— Вы не сумасшедший? — тихо спросил Лёка.
— Сумасшедший, — тоже тихо ответил Обиванкин. — Заботиться в наше время не о собственной персоне, а о Родине… Это тяжелое нервное расстройство, не так ли?
Лёка распрямил спину и взялся за ручку дверцы.
— И все-таки в машине я вас не оставлю, — сказал он. — Погуляйте полчаса… час. Я вернусь, и мы обговорим детали. Я не могу… никак не могу взять вас туда с собой.
— Я все уже понял, Алексей Анатольевич, — ответил Обиванкин и наконец посмотрел на Небошлепова. — Счастливо вам. Простите великодушно, я так не вовремя, — но я тоже не могу отступиться. Если вы останетесь там ночевать — не сочтите за труд, спуститесь и скажите мне.
— Думаю, это исключено, — вымолвил Лёка.
Тонкие, бескровные губы старика чуть тронула улыбка.
Когда журналист ушел утрясать свои нелепые семейные дела, Обиванкин неторопливо двинулся прочь от «Москвича» по трещиноватому, заплеванному тротуару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72