Симагин поднялся выйти из кухни, но,
зайдя Асе за спину, как-то на редкость мерзко ухватил ее за
плечи. Спасибо, не за грудь, с него бы сталось. Он любил хватать
ее сзади. И стал целовать ее в затылок. Так мог целовать любой
прохожий. В Симагине что-то пропало - то ли нежность, то ли
страсть, то ли доверие. Доверие? Ко мне? Да я все ему отдала!
Даже сына! А стоило мне чуть расклеиться - опять ведь из-за него,
из-за того, что во мне новый Симагин, - он же перестает мне
доверять? Это пройдет, Асенька, сказал он тихо. Ты только не
убивайся. Так и должно быть. Она чувствовала лишь неприязнь.
Пытается что-то сделать, подумала презрительно. Пытается! И не
может. А должен мочь!
Она мыла посуду. Текла вода, кран верещал. Противный жир
сходил с тарелок. Так всю жизнь. Ей захотелось шваркнуть тарелку
об пол. Чтоб грохнула и разбрызгала белые молнии осколков. Даже
мышцы напряглись. Всю жизнь. Ничего, кроме. Какая тоска - хоть в
петлю. В чем-то этот Вербицкий прав - человек всегда один. А она
еще ерепенилась. Какой ерунды намолола - стыд! Дура! Ой, дура!
Хотелось прижаться к кому-нибудь большому и мудрому, который
одним движением, как паутинку с лица, снимет безотрадную пустоту.
Пошла было к Симагину. Нет большого и мудрого, но есть хотя
бы маленький и глупый. Мой. Что бы там ни было, я же люблю его.
Люблю. Я-то люблю. Она похолодела. Внутри жутко оборвалось, она
поняла. Не дождь, не дурнота... Не любит! Да это давно видно! Как
можно быть такой слепой? Я обязана готовить и ублажать, а ом
взамен хвастается. Открытиями какими-нибудь. И все. И еще деньги.
Через год ляпнет: когда ты ждала ребенка, мне было очень светло
семьдесят четыре раза. Откуда знаю, что у него сейчас никого?
Откуда знаю, что вытворяет в институте по вечерам? Да и в
институте ли? Ведь он имел наглость в глаза заявить, что меня ему
уже не хватает для вдохновения. А я, идиотка, рассиропилась до
того, ч[то прямо разрешила ему заводить любовниц! И подтвердила
при Вербицком! И сама чуть не разревелась от умиления! Дура,
срамная дура! Дурой была, дурой и осталась!
Прижала кулаки к щекам и так стояла, потрясенная.
Поинтересовался здоровьем. Не ответила. И слава богу, можно не
беспокоиться!. Все в порядке. У ребенка нет ответственности,
играет, и все. Раз игрушка, два игрушка. Одна поднадоела - взял
другую. Это в благодарность за все, что я сделала. Я же мужиком
его сделала! Чего стоило терпеть его бесконечную нервную
слабость? Чего стоило нежно успокаивать, а домой ехать потом в
боли неудовлетворенности, как в огне? Я же не девчонка! А теперь
в любой момент скажет: тебе с твоим Антоном надо съехать. И я
ответить-то ничего не смогу - действительно, живу здесь
бесправно, по милости...
Поняла, что плачет. Какая подлость все! Чем кончается!
Ну, нет! Она вытерла слезы углом фартука, злобно шмыгнула
носом. Я тебе не Лера твоя! Я тебе не позволю!
Она не обернулась, когда он вошел, и лишь с тоской
вздохнула. Даже достоинства нет. Прогнали, он повременил чуток и
опять идет. Его бьют, а он не плачет, веселее только скачет.
Детская загадка. Думаете, мячик? Нет, глупенькие, - мой сожитель.
- Ну, как ты тут? - весело осведомился он. - Помощь не нужна?
- Симагин, - спросила она прямо, - ты меня еще любишь? Он
издал горлом какой-то странный звук.
- Или как? - спросила она и повернулась к нему. А он упал на
колени и прижался лицом. Потом задрал платье и с какой-то
деланной страстью принялся целовать ее сомкнутые бедра, трусы на
лобке. Вот и все, думала она, глядя в стену и машинально
придерживая подол. Интересно, что сделал бы Вербицкий? А этот не
умеет. Не испытал, не знает, не может. Где мудрый, сильный,
способный спасти? Я устала, думала она, с досадой чувствуя, как
отвратительные ладошки похотливо поползли вверх по ее голым
ногам. Устала заботиться. Хочу, чтобы заботились обо мне. Меня
лелеяли, как ребенка. Но этого не будет. Никогда. Выбор сделан,
вот он. По-мальчишески меня раздевает, словно постель - панацея
от всех бед.
- Подожди, - она резко отстранила его руки, оттолкнула
голову. - Подожди, - он растерянно, как побитый щенок, смотрел
снизу. - Встань! - она отступила на шаг, почти злобно поправляя
одежду, и он медленно поднялся. - Ты мне словами скажи!
- Люблю, - сказал он. - Ася! Побойся бога, что вдруг...
- А тогда почему ты на мне не женишься?! - звонко выкрикнула
она.
- Как не женюсь? - и вдруг до него дошло. - Аська! И в этом
все дело? Как ты меня напугала! - он облегченно засмеялся- -
Погоди. А кто отказывался? - он лукаво, как идиотик, погрозил ей
пальцем.
Ася почувствовала, что сейчас опять заплачет.
- Полтора года! - закричала она рвущимся голосом. - Я
столько сделала для тебя! Ну я же хотела, чтоб ты меня упросил!
- Асенька, милая, - с тупой ухмылкой он попытался ее
облапить, и снова она отпрянула. - Ну хорошо, хорошо, упросю!
- Нет уж, хватит разговоров! Завтра же!
- Ася... - озадачился он. - Что такое стряслось? У меня же
часа свободного нет... Вот с конгресса вернусь. Как раз и костюм
поспеет, - опять заулыбался. - Будет тебе компостер!
- Ну, разумеется, - зло усмехнулась Ася. - Опять работа.
- Ася! - он развел руками. - Ну посуди сама... Мне не ехать?
Ну хорошо, завтра я... Ой, что будет. Хорошо. Завтра я пойду и...
- Нет-нет. Ехать надо. Тем более, Вайсброд отказался - ты
должен продемонстрировать лидерство...
Остаток вечера прошел в обоюдных усилиях изобразить покой и
беззаботность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85