И
небрежно уронил, тщась развеять наваждение:
- Она, правда, замужем...
- Вы так спокойно это говорите.
- Потому что мне это не помешает.
- Как вы в себе уверены, - проговорила Рита мечтательно.
- Да, - просто ответил Вербицкий, - я в себе уверен. Она
вздохнула и сняла кофейник с плиты. За стеной раскатисто, жирно
храпел Ляпишев.
- Я любуюсь вами, - призналась она. - Вы настоящий. Сильный,
но не подонок. Сейчас таких мало, все дергаются, пыжатся...
Завидую той женщине.
Я устал. Я устал, устал, устал же. И от тех, и от этих.
Устал быть на грани, на острие, одной ногой здесь, другой - там;
я уже знаю все, что происходит здесь, все угрозы и язвы, что
вызревают здесь, выгнивают; но я хочу до сих пор того, чего хотел
там, люблю, что любил там... И потому меня не слушают нигде.
Устал, устал, устал. Что меня добьет? Ведь это не может длиться
долго. Я уже не возмущаюсь ими, лишь боюсь, что сам стану таким
же. Страшно же! Я так больше не могу, помогите хоть кто-нибудь!
Мне ничего не надо. Ничего. Почему я должен плутать в этом
гноилище вечно, ведь есть же иное. Хочу туда. Я ни на что не
претендую, ничего не попрошу, ничего, клянусь, лишь вздохнуть,
почувствовать воздух чистый и живой, убедиться, что есть
совершенно иной мир, пусть по-своему несовершенный, но совершенно
иной, пронизанный светом, радостью бытия...
Он думал так, но сам бежал все быстрее, и прикидывал, есть
дома Симагин или еще, дай боже, все-таки нет.
3
Симагин был.
Он был розовый и улыбающийся. Он был в синих пузырящихся
трениках, в майке. В его руке был шланг воющего пылесоса.
- У-у-у! - радостно взвыл он пылесосу под стать и, выпустив
звякнувший шланг, вцепился в ладонь Вербицкого. - Привет! Ну ты
просто как летучий голландец! Влетай, влетай! Только я закончу,
а? Три секунды... Пока мои гуляют, - он наклонился за шлангом,
треники обтянули поджарый мальчишеский зад. Вербицкий отчетливо
ощущал неприязнь. Он тщательно, почти демонстративно вытер ноги -
Симагин этого не заметил - и прошел в комнату. Ты тоже сволочь,
мысленно сказал он Симагину и от нечего делать принялся
рассматривать книги на полках.
Осмотр удручал. Особенно нелепо выглядела "Четыре танкиста и
собака", вбитая между двумя томами польского издания лемовской
"Фантастики и футурологии".
Нудный вой затих.
- Аське сюрпризон, - радостно сообщил Симагин, свинчивая
шланг. Палец себе прищемил, что ли - зашипел: - У, зараза...
Валер, ты замечал, что для кого-то что-то делать гораздо
приятнее, чем для себя? И получается лучше...
- Заметил, заметил... Нельзя так обращаться с книгами,
Андрей. Себя не уважаешь, так хоть их уважай! Что это такое?
- А! - засмеялся Симагин. - Это я фотографии распрямляю.
Глянцевателя нет, так я дедовским способом... - он с трудом, едва
не выдрав полку из стены, извлек раздутого Пшимановского.
- Варвар!
- Хочешь посмотреть? - спросил Симагин, вытряхивая
фотографии из книги. - Это мы в конце мая на перешеек выбрались.
Тепло, березулечки зеленые такие, как в дыму...
Вербицкий увидел Симагина. Ты мне здесь-то поперек горла
уже, подумал он. Симагин, в тех же трениках и завязанной на пузе
узлом безрукавке стоял, приставив ладонь ко лбу, и картинно
всматривался в даль. На плечах его сидел этот мальчик... Антон. И
всматривался так же. На следующей фотографии Ася раскладывала на
траве какие-то припасы. Здесь Вербицкий задержался чуть дольше.
Волосы ее свесились вперед, и лица не было видно.
- Там есть место чудесное, - рассказывал Симагин, -
маленькое озеро, понимаешь, вокруг сплошной лес, а оно маленькое
и глубокое, как чашечка, изумрудное такое...
Затем Вербицкий снова увидел Симагина и Антона. Они стояли
лицом друг к другу и козыряли, одинаково выставляя грудь. Рядом
торчала воткнутая в землю коряга, на которой развевался не то
носовой платок, не то косынка. Играют, подумал Вербицкий. И у них
свой пуп - игра. Сашеньку бы на них натравить. Он взял следующую
фотографию и ощутил болезненный, тупой толчок. Ася, в светлом
купальнике и пиратски повязанной косынке, стояла, подбоченясь, и
подмигивала объективу. Она улыбалась. Это была та самая улыбка.
Асю никто не видел, кроме Симагина, - она улыбалась для него. От
него. От него, мучительно осознал Вербицкий, от того, что рядом -
этот... Он отвел глаза, а потом снова уставился на фотографию,
пытаясь привычным животноводческим разбором статей успокоить
себя. А она ничего, думал он старательно. Не Аля, разумеется, да
и не та лабораторная мурмулетка, но - ничего. Тонкая талия. Грудь
маловата, пожалуй. Взгляд. Проклятье, подумал Вербицкий, поспешно
хватая следующую фотографию. В застывшем полыхании брызг,
взламывая сверкающее зеркало воды, плыл Антон - у него были
надуты щеки и зажмурены глаза. Потом он же болтался на толстом
суку приземистой корявой сосны, пытаясь, как видно, подтянуться.
Потом на этом же суку, поджав длинные тощие ноги, на одной руке
висел Симагин и делал героическое лицо, Антон же стоял рядом,
задрав голову, и завистливо кусал палец. Потом...
С паническим вскриком Симагин выхватил пачку.
Перед мысленным взором Вербицкого медленно появилось
мелькнувшее изображение: Ася, нагая, сидела на полотенце, и
улыбалась смущенно и неярко. Мокрые волосы длинными острыми
языками скатывались на грудь.
- Дай сюда, - с деланной непринужденностью протягивая руку,
велел Вербицкий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85