Присоединяйся, сейчас красоти-ща.
Пообедаем там, оставим ей Тошку и побродим всласть! Не пожалеешь!
Мир был скован бесснежным морозом, беззвучным и голубым.
Покрытый изморозью, твердый, как дерево, песок глухо отстукивал
под ногами. Нескончаемый напевный шелест стоял над морем,
затянутым стеклянной чешуей трущихся друг о друга льдинок,
рубиновый свет декабрьского солнца переливался в них и скользко
сверкал.
День угасал, когда Ася и Симагин свернули в лес. Снежная
крупа тонким слоем припорошила песок и хвою на открытых местах;
под огромными елями угрюмо темнели неукрытые бурые пятна. Розовый
отсвет неудержимо таял, воздух заполняли прозрачная синяя мгла и
тихая печаль не то умирания, не то освобождения. Здесь, вдали от
плоского шелестящего простора было потусторонне тихо, и Асе
взгрустнулось; Симагин, чувствуя себя виноватым за все, начал
придуриваться, как умел, смешить, пытался залезть на дерево,
затеял игру в снежки... а стих сложился сам собой после того, как
Ася влепила ему нашпигованным песчинками и хвоинками снежком в
аккуратно и якобы невзначай подставленную филейную часть.
Возвращались, почти не разговаривая, и были так
всеобъемлюще, так по-зимнему нежны друг с другом, что в тот вечер
Симагин смог взять ее.
Вспоминая и улыбаясь, он заснул.
Она некоторое время сидела, не двигаясь, и коротко
взглядывала на его мальчишескую спину с выпирающими лопатками и
позвонками. Смотреть было нельзя - он хоть и отвернулся, но спал
невыносимо чутко. А ей нравилось смотреть. Очень осторожно она
легла и укрылась. Как сегодня чудесно. Даю счастье. Никто так не
может, одна я. Был хмурый, усталый. И вот засверкал. Ей хотелось
еще прильнуть, почувствовать кожу кожей. Он спал. Как он
выматывается. Как он красиво спит. Хочу все время быть женщиной.
Не просто человеком, который заботливо маячит рядом, - желанной.
Всеми желанными. Хочу, чтобы Вербицкий больше не приходил.
Она уснула, и ей снилась радуга. Ася скользила между ее
неощутимыми, туманными слоями, сама бесплотная и невесомая, как
воздух, и ей казалось, что в детстве она уже бывала здесь, да
позабыла дорогу - а теперь нашла и останется уже навсегда среди
праздничного великолепия и тишины, тишины...
Отчаянно зевая, Симагин ворвался в лабораторию.
- Аристарх Львович, - позвал он, - я бы хотел поговорить с
вами перед запуском. У вас найдется время сейчас?
Математик группы сумрачно поднялся из-за своего стола.
- Объявляется отпуск на четверть часа! - громко возвестил
Симагин. - Покидать помещение разрешается!
- Есть! - бодро воскликнул Вадик Кашинский. И лукаво
осведомился: - А отпускные где можно получить?
Смеясь, Симагин шикнул на него, и Вадик пулей выскочил из
лаборатории.
Карамышев с отрешенным видом озирал бездействующие приборы;
мощные очки его посверкивали холодно. Он был очень дельный
математик, Карамышев. Только нелюдимый. Отгороженный. Ему уже шло
к сорока.
- Помните? - спросил Симагин, показывая ему вчерашнюю
страницу блокнота. Математик всмотрелся.
- Разумеется, - ответил он сдержанно, - странно было бы не
помнить. Наши неудачи мне памятны. Это прогиб в начале
онкорегистра, не так ли?
- Так, - подтвердил Симагин. - Только никакой это не прогиб.
- Простите? - бровь математика удивленно высунулась из-за
тяжелой оправы.
- Знаете, это, наверное, что? 3десь в момент контакта
резонабельных спектров и возникает резонанс. Тут вымахнет
здоровенный пичище. Никакой это не прогиб, а пик, только
потенциальный. Пока спектр не в резонансе, фиксируется лишь
момент ожидания. Естественно, стандартный матаппарат его не
описывает.
- Одну минутку, - чуть нервно попросил Карамышев.
- Участок ожидания аппарат не способен охватить, - пояснил
Симагин, - поскольку этот участок не несет обычной
биоспектральной информации. Мы долдоним: резонанс, резонанс.
Мечтаем о нем... Вот тут он, тут! Ежику же понятно: резонирующий
спектр должен отличаться от несрезонировавшего. В первом случае
спектрограмма обязательно отразит всплеск, вызванный резонансной
накачкой!
- Остроумно, - отрывисто сказал Карамышев, хмуря свой
широкий, с залысинами, лоб.
- Согласны?
- Как рабочая гипотеза ваше...
- Тогда погодите. Есть еще одно. Мы провели пять серий, так?
Пять онкорегистров по восемь полос в каждом - сорок полос. Из них
тридцать семь остались без изменений, три претерпели некие
изменения, которые мы истолковали как частичную подсадку...
- Андрей Андреевич, статистика далеко не набрана, и,
по-моему, выводить закономерности пока преждевременно. Нужна по
крайней мере сотня серий, прежде чем элемент случайности...
- Да нет же, Аристарх Львович, при чем тут сотня! Тот же
резонанс! Что мы делаем? Берем один спектр и сажаем на другой. А
он летит себе мимо, не зацепляется. Потому что зацепиться он
может, только если участки ожидания обоих спектров срезонируют.
Мы, как ослы, разорвали подсадку и резонанс, а это одно явление,
внерезонансной подсадки нет и быть не может, только резонансная
накачка и обеспечит энергетический приоритет внешнего спектра.
Вот здесь, - Симагин ткнул в сопряжение пиков, - резонанс, а уж
дальше по всей полосе - подсадка. Подсадить можно что угодно, но
в запальных-то уж точках будьте любезны удовлетворить требованиям
объекта! Постулирую: по чистой случайности, вероятность которой,
очевидно, не слишком велика, в первой и четвертой сериях так и
случилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85