Красавица и
талант - какое сочетание может быть естественнее? Кто? Пу Сунлин.
Вздор, красавицам доброта да талант нужны, как съеденный хлеб, -
нужны им деньги, нужны знакомства в сферах, кубах и многомерных
октаэдрах обслуживания. На твою валюту, пентюх, покупают теперь
лишь часами нудящих о своей драгоценной персоне недоваренных
интеллектуалок, у которых что душа, что грудь - все плоско...
Я оскорблен этим несуразным государством не только как
гражданин, но стократ - как мужчина, потому что оно не только
вырастило возможностью бесконтрольной власти двух-трех-пятерых
Рашидовых, но отнимающим все силы, выматывающим душу скотским
бытом, мало-мальски улучшить который можно единственно
приближением к той или иной кормушке, поголовно сделало красавиц
проститутками, пусть и разных сортов: от толкающихся при
интуристах до толкающих в мужнину спину: "Вступай в партию,
ученым секретарем назначат..."
Потом он ел и пил. Потом его развезло, как всех. Он прижал в
углу Ляпу. Ляпа не понимал, чего Вербицкий хочет, и порывался
бить морду, но не мог то ли вспомнить, то ли придумать, кому.
Вербицкий домогался: "Почему я не сделал "Идиота"? Почему ты не
сделал "Фауста"? Почему, Ляпа?"
В начале первого стали расходиться. На Шира натянули его
супермодное пальто до пят, поверх поднятого воротника накрутили,
как положено, многометровый яркий шарф; Евгения помогала поэту
спускаться, Вербицкий помогал ей. Улицы были пустынны и чисты.
Вербицкий жадно дышал, прокачивая целебное молоко белой ночи
сквозь клоаку легких, а Евгения львицей металась поперек
проспекта, отлавливая поэту такси. Поэт, откинувшись на стену,
излагал кредо. Этот мир был не по нему, он не принимал мира и не
шел на компромиссы. "Зеленый глаз", хрюкнув тормозами,
остановился поодаль. Шофер высунулся, Евгения принялась что-то
втолковывать ему, потом оглянулась и замахала руками, призывая.
"Ху-уй!" - заорал поэт и попытался гамлетовски запахнуться в
суперпальто, но едва не упал. "Да помогите же ему!" - надрывалась
Евгения. Вербицкий с нарочитой незаинтересованностью прогулялся
мимо. Маленький профессор подсеменил, протягивая ручки, но поэт,
рявкнув: "Кыш, пархатый!", завез ему локтем в лицо - только
брызнули импортные очки с переменной светозащитой; если б
Вербицкий не подхватил профессора, тот повалился бы, как сноп.
Шофера будто всосали обратно в окошко, "Волга"
Тронулась - "Стойте!!!" - отчаянно закричала Евгения и, обламываясь
на каблучках, загребая руками воздух, бросилась вслед. Аля
хохотала - всласть, до слез. Вайсброд белоснежным платком стирал
текущую из носа кровь, Вербицкий продолжал его поддерживать,
храня в другой руке профессорские очки, которые поднял с
асфальта. Очки выдержали. Такси остановилось, Евгения, не сумев
затормозить, с размаху врезалась в багажник. "Пусть подъедет!" -
орал Широков. На Евгению жалко было смотреть - шофер, видно, тоже
встал на принцип. Вербицкий плюнул с досады, бережно вставил очки
профессору в лицо и, ухватив поэта сзади за шарф, поволок к
машине. Поэт сипел и отбивался, меся руками воздух, потом
попробовал лягнуть Вербицкого в пах, но потерял равновесие, упал
мордой вперед и повис на шарфе. "Ты его задушишь!!" - истерически
крикнула Евгения и рванулась к ним. Вербицкий, как азартный
рыбак, подсек за шарф обеими руками, и поэт, уже собравшийся лечь
на асфальт в знак протеста, выровнялся. Евгения подбежала.
"Отпусти, слышишь?! - злобно прошипела она. - А ну, отпусти!
Зверь!" Она подсунулась плечом под поэта. Поэт всхлипывал, хрипя
и раздирая шарф на шее: "Сволочи... За что? Топчут... душат-.."
Евгения впихнула поэта в такси, влезла сама и захлопнула дверцу.
"Вербицкий! - заревел из уносящейся "Волги" поэт. - Я тебя
зар-режу!" Вербицкий некоторое время стоял, глядя машине вслед,
потом на нем кто-то повис, он обернулся, но сообразить ничего не
успел. Ослепительно горячие губы расплавленным золотом хлынули
ему в пересохший рот. Вербицкий замычал, отпихиваясь, его руки
угодили в упругое и тоже горячее, и он понял, что это - Аля. В
ужасе он забился из последних сил, и она, сжалившись, отступила.
Чуть переведя дух, Вербицкий проверил языком нижнюю губу - нет,
на месте. Аля ждала совсем близко, и Вербицкому захотелось вновь
ощутить горячее и упругое, но он сказал себе строго: не валяй
дурака. Аля это поняла. Страстная полуоткрытость ее губ неуловимо
сменилась веселой товарищеской улыбкой.
- Ты прелесть, Валерик. Я тебя люблю, честное слово.
- И я тебя люблю, - еще чуть задыхаясь, ответил Вербицкий, -
но нельзя же так, без предупреждения...
- Вероломно, - сказала Аля. - Не предъявляя каких-либо
претензий. Ну что я могу поделать? Захотелось.
Вербицкий оглянулся. Профессор дожидался поодаль.
- Вас метро устроит? - спросил его Вербицкий. Вайсброд
осторожно кивнул. Чувствовалось, он еще побаивается шевелить
головой.
- И меня устроит, - поспешно примкнула Аля, а потом честно
предложила: - И вообще - поехали ко мне. Поговорим наконец без
стихов и матерщины.
- А семья? - подозрительно спросил Вербицкий.
- Какая семья? Галинка в летнем лагере, мужик в госпитале,
он после испытаний вечно туда грохочет. Так что я свободна, - она
легко и упруго изобразила какой-то канкан.
- Ну кто я буду завтра? - жалобно спросил Вербицкий.
Спать будешь до обеда, - соблазнительно сказала Аля. - Я
специально отпрошусь и обед подам в постель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85