— Хорошо?
— Почему? Вам неприятен ваш титул?
— В наше время мало кто принимает его всерьез. Даже в королевской Италии прежде всего интересуются не вашим титулом, а вашим текущим счетом в банке. Учтите это на всякий случай.
— Поверьте, синьор дель Сарто, ваш счет меня не интересует.
— А вдруг я окажусь банкротом и не смогу расплатиться за квартиру?
— Я не обеднею.
— О, даже так! Стало быть, работа в театре приносит вам немалый доход.
Галка искоса посмотрела на него — шутит или говорит всерьез? Его трудно было понять.
— Я пошла в театр не ради денег, — уклончиво ответила она.
— Понимаю. Я тоже люблю театр, особенно оперу. Кстати, говорят, ваш театр ставит «Паяцы»? Любопытно послушать.
— Не думаю, что вы получите большое удовольствие. После «Ла Скала» наш театр покажется вам жалкой самодеятельностью.
— Не говорите так, — живо возразил он. — Однажды мне довелось слушать самодеятельную труппу, которой позавидовала бы и парижская Гранд-Оперeq \o (а;ґ).
— В таком случае наш театр следует сравнить с третьесортным кабаре. — Галка вспомнила недавний разговор с Кулагиным.
Дель Сарто рассмеялся.
— Представляю, что у вас сделали с «Паяцами». Неда, вероятно, выходит в одних чулках и поет шансонетки…
— Партию Неды пою я.
— Простите. Я не хотел обидеть вас.
— Пустяки. Мне не привыкать к обидам.
— Черт побери! Я же повторяю, что вовсе не имел в виду вас! Можете считать меня идиотом, но…
— Не надо ругаться, синьор дель Сарто, — остановила его Галка. — С меня достаточно той брани, которую я ежедневно выслушиваю в театре.
— Простите еще раз. Мы, моряки, привыкли к крепким словам. Они нам кажутся убедительнее.
— Почему вы стали моряком? — спросила Галка, чтобы переменить тему разговора.
— Надо же было кем-то стать. Если бы я был летчиком или танкистом, вы, вероятно, задали бы тот же вопрос.
— Но есть и мирные профессии.
— В наши дни нет мирных профессий, — покачал головой итальянец.
— А что вы будете делать после войны?
— Если останусь жив, займусь выращиванием дикого винограда. — Дель Сарто как-то странно посмотрел на Галку. — Однако мне пора. Иногда надо и работать. Передайте Валерии Александровне, что я буду отсутствовать два дня. Прощайте.
— Почему — прощайте? У нас обычно говорят — до свидания.
— Я неплохо знаю русский язык. И все же — прощайте. Это не значит, что я не вернусь. Но, как говорится, все в руках божьих.
Дверь открыл Леонид Борисович. Он не пригласил в комнату — разговаривали в коридоре.
— Зачем пришла?
Тон, которым был задан этот вопрос, нельзя было назвать приветливым.
— Завтра в тринадцать тридцать масовцы выходят в море.
— Знаю.
Галка опешила.
— Откуда?..
— Не твое дело. Что еще?
— Итальянцы подозревают, что пакетбот взорвал тот самый румын, который был в «Веселой пучине».
— И это я знаю. Все?
— Все.
— А теперь скажи, кто тебе разрешил совать нос не в свои дела? Кто тебе разрешил приходить сюда, когда вздумается?
— Дядя Леня, я…
— Ты теперь связная. Все остальное тебя не касается. Заруби это себе на носу.
— Уже зарубила, — обиженно буркнула Галя.
Собственно, обижаться можно было только на себя. Еще неделю назад Гордеев предупредил, чтобы она оставила в покое дель Сарто. Он оказался прав — разве, мягко говоря, не оконфузилась она при попытке подслушать разговор князя со своим адъютантом? Еще хорошо, что все кончилось благополучно.
Часть четвертая. ДВОЙНАЯ ИГРА
Когда опустили занавес и в зале раздались аплодисменты, Галка подумала, что публика издевается. Девушка была убеждена, что премьера провалилась.
Началось с того, что Кулагину не понравился наспех сшитый клоунский наряд Канио. Костюм показался тенору недостаточно пышным. Ему непременно хотелось выйти на сцену в кружевном жабо. Пришлось срочно отыскивав в театральном гардеробе испанский костюм XVII столетия и отпарывать от него воротник. Затем, уже во время действия, Кулагин поругался с гримером и решил гримироваться сам. На сцену он вышел разукрашенный во все цвета радуги. Но это было еще полбеды. Хуже, — что в каждый свой выход он неизменно становился у суфлерской будки и пел, не сходя с места, глядя куда-то вверх. Ни о какой игре не могло быть и речи. Все попытки Галки — Неды и артиста Семенцова, исполнявшего роль Тонио, обратить на себя внимание Кулагина, не увенчались успехом. В паузах Семенцов ругался нехорошими словами. Конечно, Галке было наплевать на сидящих в зале немецких, итальянских и румынских офицеров, но Кулагин сбивал ее с толку. Правда, пел он, с точки зрения канонов вокального искусства, безукоризненно, но стоял как столб. Только отчаянными усилиями Галки и Семенцова удалось создать какую-то видимость действия.
Тем не менее публика устроила Кулагину настоящую овацию. Его вызывали пять раз. Восторг публики стал Галке понятен, когда она взглянула на центральную ложу. Начальник гарнизона и порта вице-адмирал Рейнгардт вытирал платком глаза, а его адъютант нес к сцене большую корзину цветов…
За кулисы прорвался целый отряд подвыпивших офицеров. Кулагина поздравляли, трясли ему руки, тянули в буфет. К Галке подошел Марио Равера. Он был в офицерском парадно мундире со всеми регалиями. Одна рука его висела на повязке, другую он спрятал за спину.
— Синьорина Галина, вы очень, очень хорошо пели, — сказал он, вытаскивая из-за спины букет. — Это просил передать вам капитан первого ранга. А эго, — он придержал букет забинтованной рукой, извлекая здоровой из кармана флакон духов, — от синьорины Мартинелли. Они не могли прийти и просили меня поздравить вас.
— Спасибо, Марио, — улыбнулась Галка, принимая подарки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81