Богослужение началось.
А Свет перевел Зрение в режим активного прощупывания. И хотя он прекрасно
понимал, что ничего особенного ему узнать не удастся, игра стоила
свеч - Буня Лапоть почувствует чужой Талант и, буде он и в самом деле
убил Барсука, чужой Талант должен вызвать у него тревогу. А от тревоги
недалеко и до оплошного поступка. Хотя сама по себе тревога еще ни
о чем не говорит - у опекуна министерства безопасности много поводов
для тревоги. То же убийство ведущего электронщика княжества, к примеру...
Но других подступов к Буне Свет пока не видел.
Тревогу в Буне он почувствовал сразу. Она проявилась даже в моторных
реакциях - Буня вдруг закрутил головой, озираясь по сторонам, так,
что на него с удивлением начали оборачиваться окружающие. Впрочем,
продолжалось это недолго. Буня понял, что столь активное проявление
своих чувств ни к чему хорошему не приведет и замер, впился взглядом
в Верховного Волхва. Да и окружающие пользовались сейчас обычным зрением.
А Свет попытался проникнуть вглубь Буниных чувств. Под тревогой он
ощутил страх, но сам по себе страх тоже ни о чем еще не говорил. Разве
лишь о том, что чародей Лапоть кого-то боялся. Но страх был силен
и вполне мог привести Буню к оплошному поступку. Свет полез глубже,
однако под страхом началась уже такая мешанина эмоций, что в ней не
мог разобраться даже Талант чародея Смороды: Свет мгновенно вспотел.
Вера взглянула на него с удивлением, недовольно сморщила нос. Таланту
чародея Смороды требовался небольшой отдых, и Свет выключил Зрение.
Верховный Волхв торжественным тенором возносил хвалу Семарглу, ему
вторил разноголосый хор низших волхвов. Звучало все это красиво, но
Свет слышал хвалебную молитву уже не раз и не два, и ему ничего не
стоило пропускать ее мимо ушей. Вместо хвалебной молитвы его гораздо
больше волновала возможность собственной неудачи. Тревога тревогой,
страх страхом, но...
Вот если бы можно было проникнуть в Бунину память! Увы, на такое в
одиночку не способен ни один чародей княжества. Даже память обычного
человека, если вокруг нее создан защитный барьер, в такой ситуации
недоступна для любого волшебника. Есть, правда, методы, связанные
с гипнозом, но гипноз - как и всякое насилие - представляет собой
Ночное волшебство и потому нормальному волшебнику не рекомендуется.
Себе дороже... Воспользовавшийся Ночным волшебством хотя бы один раз
обречен - ощущение безграничной силы захватывает душу, как пьянство.
В результате неизбежно наступит моральный распад личности, а там и
Контрольная комиссия на горизонте. Без Ночного же волшебства получишь
такую же чушь, как с лечением Вериной амнезии.
Верховный Волхв продолжал привычные песнопения. Вера оглянулась назад,
странно посмотрела на Света, но ему было сейчас не до нее. Он отдышался
и вновь включил Зрение. Насквозь прошел через Бунину тревогу и страх.
Пока не нахлынула усталость, сделал попытку проникнуть глубже. Оболочка
Буниной памяти была самой настоящей крепостной стеной - сродни Кремлевской.
Не хватало лишь таблички "Оставь надежду". Но собственное
бессилие было понятно и без таблички.
И тут что-то произошло. Улетели в неведомую даль голоса Бояна IV и
всей его волхвоватской камарильи. Зато взамен из неведомой дали явились
мощь и сила. Не прошло и секунды, как Свет почувствовал, что неприступная
крепостная стена трещит, рушится и рассыпается на отдельные кирпичики.
Словно ее сложили из кубиков детской азбуки...
Свет обнаруживает себя стоящим на перекрестке двух улиц. Место ему
знакомо - тут пересекаются Медведевская и улица Берегинь. Помнится,
здесь даже карете Кудесника пришлось остановиться, когда они возвращались
из Института нетрадиционных наук.
Свет стоит на кромке тротуара, зная, что его никто не видит. Даже
расположившийся в самом в центре перекрестка стражник-регулировщик
со своими флажками: ведь он не волшебник, и заклятье на невидимость
ему не по зубам.
А вот и карета Барсука подъезжает к перекрестку. Подъезжает, останавливается:
кучер ждет от регулировщика разрешающего сигнала. Света он не видит.
Свет подходит к дверце кареты, открывает ее. Академик сидит на сиденье,
глубоко задумавшись. Заклятье на невидимость отводит ему глаза. А
через мгновение в сердце задумавшегося вонзается принадлежащий Свету
Ритуальный Нож.
Свет осторожно выбирается из кареты. Кучер, дождавшись взмаха флажка,
понукает лошадей, и экипаж увозит через перекресток труп академика.
А Свет отправляется по улицам города к незнакомому дому, не спеша
открывает двери. Сени пусты. Свет подходит к висящему на стене зеркалу,
снимает с себя невидимость и смотрит, нет ли на камзоле крови Барсука.
Крови нет. Но видит он в зеркале не себя, а опекуна министерства безопасности
Буню Лаптя...
Вновь ворвался в уши Света певучий тенор Верховного Волхва. Улетели
в неведомую даль мощь и сила. Вновь встала неприступной стеной оболочка
памяти Лаптя, и можно было подумать, что все это Свету лишь почудилось.
- Да взлелеем в сердце своем Семаргла! Да убьем в себе Додолу! - отозвался
вокруг хор голосов.
Свет пришел в себя. Богослужение кончилось, исчез за порогом Святилища
Боян IV, начали расходиться люди в голубом.
- А зачем убивать Додолу? - спросила Вера.
- Это традиционное окончание молитвы волшебников, - сказал Свет. -
Объяснять долго... Впрочем, дорога у нас нескорая, я вполне успею
рассказать...
И вдруг замолк. Оглянулся.
Сзади стоял низенький Буня Лапоть. Голубой балахон выглядел на нем
бесформенным мешком, лысина блестела от пота, как зеркало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103